Тремейн задумчиво поднялся на ноги с бокалом в руке. Одри вдруг, нарочито громко и отчетливо, проговорила сладким голоском:
— Дикки, милый…
В дверях стоял Хиллоран, огромный и краснолицый. Он заметно покачивался. Его смокинг был измят, галстук сдвинут набок, волосы всклокочены. Очевидно, после ухода последовали новые возлияния…
— Одри…
— Вообще-то надо стучаться, — холодно промолвила она.
Хиллоран, пошатываясь, шагнул вперед и бросил что-то ей на колени.
— Взгляни-ка!
Одри без интереса подняла листки.
— Не знала, что ты гордый отец, — заметила она. — Или сам решил заняться искусством?
— Целых два! — неразборчиво выпалил тот. — Один был на моей двери, когда я пришел домой. Второй я нашел здесь — на твоей — когда вернулся! Разве ты не узнаешь это предупреждение? Оно означает, что ночью тут побывал Святой!
Девушка, изменившись в лице, передала листки Дикки, но Хиллоран со злобой вырвал их у него.
— Не трожь! — рявкнул он. — Что ты вообще тут делаешь — в этой комнате, в такое время?
Одри Пероун поднялась.
— Хиллоран, — ледяным тоном проговорила она, — я буду тебе очень благодарна, если ты не станешь оскорблять моих друзей в моем собственном доме.
Тот бросил на нее злобный взгляд.
— Да что ты? Хочешь, чтобы я оставил вас двоих в покое, пока Святой только и ждет, как бы нас раздавить? Если тебе не дорога твоя шкура, то мне моя дорога. Ты у нас вроде как предводитель…
— Не «вроде как», а так оно и есть.
— Да неужели? Ну да, сначала меня за нос поводила, теперь его. Ах ты маленькая!..
Кулак Тремейна вбил последнее слово обратно Хиллорану в зубы. Тот рухнул на пол. Дикки одним движением скинул пиджак. Поверженный гигант поднес руку ко рту и взглянул на мокрую и красную ладонь, потом вытянул вперед трясущийся указательный палец.
— Ты!.. Ах ты подонок!.. Я все про тебя знаю! Изображаешь тут любовь, влез к ней, как змея — а сам только и думаешь, как бы нас продать! Спроси его, Одри! — Палец перестал дрожать, глаза горели пьяной животной ненавистью. — Спроси, что ему известно про Святого!