Шесть дней

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вот именно… — непроизвольно воскликнул Дед. — Правильно Алешка сказал: как наши предки…

Застеснявшись собственной несдержанности и того, что при Григорьеве назвал Коврова Алешкой, он вдвинулся поглубже в стальное креслице.

— А как пришла в голову эта мысль вам? — спросил Григорьев, продолжая разглядывать Коврова.

Вопрос был не техническим, в нем отчетливо чувствовалось простое человеческое любопытство, видимо, Григорьев вспомнил позавчерашнее вмешательство Коврова в разговор у печи. Ковров было завозился на своем месте, но, подчиняясь жесту Григорьева, остался сидеть.

— Я газовщик, — сказал он, — мне, как говорится, по должности положено… А вернее всего, потому, что я застал только последний этап повышения температуры дутья и смог легче освободиться от гипноза гонки температур.

Что-то в лице Григорьева дрогнуло, словно пробежал мимолетный отблеск.

— Ваше мнение? — резко спросил он у Середина.

— Пойдет… — улыбаясь робкой, смущенной улыбкой, сказал Середин. — Конечно, расход кокса… — он опять повернулся в сторону Коврова и закивал, соглашаясь с ним.

— Василий Леонтьевич! — сказал Григорьев, изменив свою безмятежную позу, выпрямившись в кресле и устремив на Деда взгляд чуть прищуренных глаз. Рядом лежали очки, но Григорьев не надел их. — Сейчас мы кончим заседать, ко мне приедет директор, а вы пока времени не теряйте, посмотрите, где лучше вварить трубопровод в магистраль и как подвести его на литейный двор к печи. Надо сразу приниматься за дело. Нельзя допускать, чтобы мощный агрегат стоял полгода, пока будут восстановлены каупера. Когда с директором закончу, продолжим наше совещание.

Дед без дальнейших разговоров нагнулся, поднял с пола каску, вытащил рукавицы, напялил каску-кастрюлю на голову и, прихрамывая, заторопился из комнаты. Уж как до него дело доходило, времени терять не любил. Черненко с некоторым опозданием последовал за ним.

Дед знал медлительность друга, его привычку спокойно подумать, покурить и уж тогда браться за дело и, выйдя на лестничную площадку, остановился подождать. Тот появился, и оба они спустились на этаж ниже. Черненко остановился в раздумье перед дверьми в коридор, где были их комнатки.

— Что ты, Валентин? — спросил Дед.

— Каску надо взять… — сказал Черненко, не двигаясь с места.

Дед окинул его пристальным, придирчивым взглядом и покачал головой.

— Тебе не каска в душу встряла, — сказал он. — Чего-то другое…

Черненко неторопливо вытащил пачку сигарет, спички, закурил, окинул въедливого Деда хмурым взглядом и молча отправился за каской. Дед не уходил, терпеливо ждал. И в кепке Черненко не выгнали бы с литейного двора, это раньше, когда только прицепились к этим каскам, инженеры по технике безопасности плюнуть не давали, не то что появиться у печей без каски. Как оглашенные! Кампания тогда шла. А окончилась она, и все сразу же встало на свои места, главным оказались не каски, а общий порядок на литейных дворах. Каски носим — правильно, конечно, носим, — а у горновых силикоз, там, где плохая вентиляция. Не в каске дело, чего-то у Черненко не так, не дает ему покоя…

Черненко появился в своей потрескавшейся каске. Дед взглянул в изможденное лицо друга, захотелось его успокоить, отвлечь.

— Холодное дутье… — сказал он. — Где-нибудь это было?

— Нигде, никогда, — сказал Черненко, и Дед почувствовал по тону его голоса, как что-то отпустило в его душе. — Ни на одном заводе, насколько я знаю за сорок лет. Печь, значит, простаивать не будет…

Дед вспомнил о клинышке в своем кармане, надо было отдать Григорьеву, да запамятовал.