Шесть дней

22
18
20
22
24
26
28
30

Логинов встал, бормоча проклятия, и направился к маленькому столику, на котором стояли телефоны.

Нелли Петровна тотчас скрылась.

— Кто?.. — выкрикнул Логинов, сорвав телефонную трубку, и разом осекся, стал слушать… Григорьев видел, как меняется его лицо, и не мог подыскать нужных слов, чтобы выразить свое впечатление: растерянность, страх… Нет, все не то.

Логинов медленно опустил трубку на рычаг и остановился у стола. Губы его были крепко сжаты, лицо застыло в отрешенности и внутреннем напряжении. Не глядя на Григорьева, охваченный тем чувством, для определения которого Григорьев не мог подобрать слов, сказал:

— Скоропостижно скончался Афанасий Федорович… Полчаса назад.

ЧАСТЬ III

I

После похорон, прямо с кладбища, Григорьев поехал к тете Кате. Держалась она стойко, собрались к ней хорошие знакомые Ковалевых, с которыми Афанасий Федорович работал на заводе не один десяток лет. Логинова не было, он улетел в тот день в Москву. Из дома Ковалевых Григорьев позвонил к себе на квартиру, но телефон молчал, никто не подходил так же, как и вчера, когда он, сразу после известия о смерти Афанасия Федоровича, решил вызвать Светлану на похороны. И потом звонил еще раз, и тоже безрезультатно.

От тети Кати на завод Григорьев вернулся лишь под вечер. Посмотрел, как идут работы по переводу аварийной печи на холодное дутье, и распорядился начать задувку домны на следующий день.

Поздним вечером Григорьев и Середин вернулись с литейного двора шестой печи в кабинет начальника цеха. Григорьев подошел к темному окну, открыл форточку. Вместе со струей прохлады в прокуренную комнату ворвался могучий вздох с металлическим отзвуком: на какой-то печи сработали клапаны. Григорьев расстегнул пальто, сунул руки за спину, прошелся по комнате. Из дальнего угла посмотрел на Середина. Тот, все еще одетый, приткнулся к столику. Будто и не отдавал себе отчета в том, что на сегодня дела окончены. Свет от лампы падал сверху, отчетливо выделяя набухшие усталостью припухлости под глазами.

— Не могу опомниться… нет с нами Афанасия Федоровича, — пробормотал Середин.

— Смерть всегда трагична, а эта особенно… — проговорил Григорьев, вспомнив сцену в больнице, свидетелем которой позавчера был.

Он остановился перед темным окном, спиной к Середину.

— Пора отдыхать, — произнес он, не оборачиваясь, — завтра задувка печи… Вот еще что… — он повернулся к Середину, — распорядись сделать анализ металла брони кауперов, — нахмурился и, как бы оправдываясь в чем-то, добавил: — На всякий случай.

Середин вскинул голову, освобождаясь от охватившей его безучастности, и пристально посмотрел на Григорьева.

— Да, да… — тотчас торопливо заговорил он. — На сегодня пора кончать. Поедем. До меня на трамвае минут пятнадцать. — Он усмехнулся. — Хотя, что я тебе говорю, ты жил там… когда-то, — заметил он, словно вкладывая в это «когда-то» особый смысл.

— Не поздно ли? — спросил Григорьев.

Середин выдержал его взгляд.

— Я один… сейчас, — сказал он спокойно.

Ни тот, ни другой не отступали, не прятали взгляда.