Шесть дней

— Будем работать, Ксенофонт Иванович, — ответил Григорьев.

Говорил он суховато и смотрел на мастера по-григорьевски строго, а круглое полное лицо Бочарникова сияло таким ясным светом, что и Середин, и Меркулов — оба непроизвольно заулыбались. Неизвестно, что могли означать слова Григорьева, и разгром на печи был уж очень велик, но вот же мастер сразу уверовал в силу григорьевских слов. Да, Григорьев…

— Пришли мне плавильные журналы всех печей, — попросил он Середина. — В твой кабинет. А вы, — он повернулся к Меркулову, — выясните к концу дня, каково положение в сталеплавильных и прокатных цехах, а вечером или завтра утром отправитесь самолетом по своему маршруту на Юг. — Григорьев помолчал. Меркулов не уходил, видел, что Григорьев еще не кончил давать свои инструкции. — А заодно, — продолжал тот, — выясните, что с литейной машиной… — Помедлил и добавил: — Вы должны помнить, в связи с копией моего письма, которую вы мне демонстрировали, если не ошибаюсь, в феврале.

— В конце февраля, — деловито уточнил Меркулов.

Григорьев пристально глянул на него, наверное, вспомнил, как Меркулов пытался вывести его «на чистую воду». Но лицо у Меркулова было бесстрастным, знал, когда можно говорить Григорьеву неприятные вещи, а когда следует держать себя в узде.

Середин следил за ними обоими и усмехался про себя: придворные слуги королевы Черной Металлургии… Ох уж этот этикет! Он сам никогда не был силен в таких делах и не раз терпел из-за этого невзгоды. Помнится, когда-то давно, обиженный на Григорьева, тянувшего с назначением его на должность инженера в этом же доменном цехе, поддался чувствам и наговорил начальнику цеха неприятных слов. Сколько у него тогда было энергии, сколько планов изменить организацию труда в доменном цехе, конечно, если дадут волю… Многое из этих планов оказалось впоследствии фантазией, он просто недостаточно знал заводскую жизнь. С годами пришли и опыт, и знания, появились реальные планы, которые он начал осуществлять еще под началом Григорьева, а позднее, когда тот стал директором, — самостоятельно, на свой страх и риск…

Григорьев окинул Середина обычным своим, скучным взглядом. Середин прекрасно знал, что означает этот взгляд — хочет создать у собеседника впечатление, что ему безразлично происходящее рядом с ним, хотя на самом деле было совсем не безразлично.

— Я прошу тебя, — начал Григорьев, — как только уладишь текущие дела в цехе, пройди вместе с Сергеем Ивановичем, — Григорьев глазами указал на Меркулова, — по всем другим цехам, покажи завод. Ты всегда был в курсе заводских проблем.

Середин усмехнулся про себя. Как же хорошо знает он Григорьева! В свое время тот хотел назначить его главным инженером, будучи сам директором, считал, что Середин ориентирован в делах завода в целом. Середин воспротивился, у него хватало незавершенных замыслов и в доменном цехе. Только его упорство и спасло от должности главного. Спроста ли и сейчас Григорьев вспомнил о знании им заводских проблем?

Но сейчас на заводе главным инженером Ковалев, лучшего и не найти. Только он один и мог противостоять текучке и неграмотной эксплуатации завода. Пока Ковалев не слег, Середин не раз с его помощью доказывал директору необходимость проведения технических улучшений и профилактических ремонтов. Да, сейчас нечего опасаться назначения главным, Григорьев сам прекрасно знает достоинства Ковалева и, наверное, так же как все на заводе, в том числе теперь, после аварии, и сам директор, ждет выхода из больницы главного инженера.

Середин лишь молча кивнул, соглашаясь с просьбой Григорьева, и для начала пригласил Меркулова к себе в контору доменного цеха.

XIX

Глубокой ночью окончив расчеты, Нелли Петровна не упомнила, как сморило ее забытье у стола. Проснулась от неудобства позы. Двинула креслом и разбудила Коврова. Было около пяти утра. Ковров разом сел на кушетке, точно и не спал совсем. Поднялся, сунул ноги в туфли, не развязывая шнурков — раз, раз! Извинился, получил у нее листок с расчетами и, отказавшись от завтрака, ушел.

Ложиться спать было поздно. Она еще раз по черновикам проверила свои выкладки. Плавка чугуна на холодном дутье грозила увеличением расхода кокса и замедлением процесса, но печь должна была пойти. Молодец Ковров! Сон слетел с нее окончательно, она приготовила яичницу, сварила крепкий ароматный кофе, чтобы не заснуть на работе, и после завтрака долго, старательно причесывалась у зеркала, вглядываясь в свое лицо. Ночь, проведенная почти без сна, оставила лишь едва заметные полукружия под глазами. Туго затянутые прической волосы отблескивали ровной полоской. Белоснежный кружевной воротничок блузки прибавлял строгости. Сегодня надо быть особенно собранной, деятельной. Начинается бой…

На заводе она прежде всего направилась к аварийной печи — поискать для анализа обломок брони каупера. Ее не оставляла мысль, что так просто, от ветра, заводские сооружения не падают. Надо выяснить, из какой стали сварена броня разрушенного воздухонагревателя. Анализ металла — это по ее части…

Утро ярко разгоралось. Свежий ветер метался среди стальных конструкций, загромождавших пространство подле печей. На железнодорожных путях с накатанными, холодно отблескивающими рельсами, отражавшими чистое небо, против шестой печи стояли трое в шляпах. Разглядывали поврежденные сооружения. Она сразу поняла, что приехал Григорьев. Неприятный холодок коснулся сердца.

Она прошла мимо, склонив голову, глядя себе под ноги, и так и не поняла, был ли там Середин и, если был, заметил, ли ее? Наверное, именно сейчас ему нужна поддержка. Надо с ним как-то, не вызывая ничьего внимания, встретиться, поговорить…

Подходящего обломка не находилось. Нелли Петровна отправилась разыскивать Коврова, попросить отрезать автогеном для пробы кусок от поврежденной брони. В здании, где были расположены различные технические службы цеха, Нелли Петровна быстро поднялась по лестнице и, не переводя дыхания, стремительно растворила дверь в кабинетик Черненко. Оба — Черненко и Ковров — сидели за своими столиками друг против друга. В крохотном кабинетике ничего, кроме этих столов и нескольких стульев у стен, не помещалось.

Черненко, в помятом пиджаке и застиранной ковбойке, оперся обеими руками о стол, точно ему было тяжело вставать, поднялся и, надев пальто, вышел из комнатки.

В первый момент Нелли Петровне показалось, что Ковров не узнал ее. На ней было не осеннее пальто, как вчера, в пасмурный холодный день, а затянутый пояском шелковый плащик и капроновый платочек. Она простукала каблучками к столу и решительным движением подвинула от стены секцию сблокированных стульев так, чтобы, сев, оказаться перед Ковровым.