Шесть дней

XXIII

Ковров решил поговорить с Григорьевым сейчас же. Нелли Петровна права, как получится, так и получится. Разыскать его на печах, — а он, видимо, там, ни Середин, ни приехавший в доменный цех директор не могут его найти, оборвали все телефоны — и прямо на ходу рассказать о холодном дутье и отдать теплотехнический расчет. Это там, в Москве, в министерских кабинетах надо ждать приема в установленные часы, а на заводе Григорьев поговорит; сам же когда-то был производственником…

Ковров спустился вниз. Сыроватый воздух ясного свежего дня взбодрил его. Даже около домен среди железа, на путях, под могучими трубопроводами, где и деревянные-то шпалы были прихвачены потускневшей ржой, земля все-таки пахла влажной осенней землей. Он отбросил недокуренную папиросу и полной грудью вдохнул этот холодный, живительный, пропитанный ароматом сырой земли воздух.

Неподалеку, на путях, стоял ссутулившийся Черненко и, сунув руки в карманы, смотрел в сторону аварийной печи. Там приткнулась черная директорская «Волга». В лакированном ее корпусе, неестественно изламываясь на его перегибах, отражались трубопроводы. Рядом стояла вторая такая же «Волга», но так, что в ее кровле и боках ничего не отражалось.

— Приехали… — сказал Черненко подошедшему Коврову.

Поодаль от машин, на железнодорожных путях, у печи на самом ветру тесной группкой стояли люди, придерживая шляпы. Ветер заворачивал и трепал полы совсем не для завода пальто и плащей. Только начальник цеха Середин, худощавый, нескладный, был в своем длиннополом пальто, в каком он обычно появлялся на заводе. Ему было холодно: поглядывая вверх на оборванные трубопроводы — туда же, куда смотрели и все, — он поеживался и в конце концов поднял воротник пальто. Рядом с ним, сунув руки в карманы серого макинтоша, стоял крепкий коренастый Логинов.

— Вон и Григорьев, — проговорил Черненко. — Это его пальто, я сколько годов на заводе видел… А что тут сделает сам Григорьев!

— Такой же, как все… — пробормотал Ковров, разглядывая стоявших на путях, — ничем не отличается…

— Поработал бы с ним, тогда бы узнал… Очень даже отличается… — с неприязнью, в чем-то противореча только что им же самим высказанному сомнению, произнес Черненко.

Ковров молча повернулся и побрел к толпившейся на путях группе людей. Он шел нетвердой походкой, вяло перешагивая через рельсы и медленно обходя завалы, глядя в землю, словно в глубокой задумчивости, плохо сознавая, что происходит вокруг. Черненко следил за ним настороженным недоверчивым взглядом: зачем он туда идет?

Ковров подошел и остановился неподалеку от Григорьева, стараясь услышать, что он говорит. Никто не обращал внимания на Коврова, и он подошел еще ближе. Григорьев ничего не говорил, стоял, сунув руки глубоко в карманы потертого темно-синего пальто, и спокойно осматривал разрушенные трубопроводы. Директор завода сказал, что авария произошла вчера ночью, что он сразу же создал комиссию и что пока еще рано говорить, в чем причина аварии. Спросил Григорьева, каково его мнение по поводу происшедшего. Тот повел бровью, пожал плечами и ничего не ответил. Какой-то молодой инженер в щегольски заломленной шляпе — как помнилось Коврову, из отдела главного механика — принялся объяснять, в чем тут дело. Григорьев медленно повернулся к нему, посмотрел на него в упор, вздохнул и опять поднял взгляд на изуродованные трубопроводы.

— Вы не согласны со мной?.. — пробормотал молодой человек.

Григорьев опять посмотрел на него и опять отвернулся, Ковров представил себя на месте шустрого молодого инженера: не хотел бы он оказаться в таком положении. «Но он же глупости говорит, — подумал Ковров, — что же можно ему ответить? Здесь не экскурсия школьников…» От этой мысли, объясняющей молчание Григорьева, Ковров почувствовал некоторое облегчение, но все-таки подумал, что лучше бы совсем не встречаться с Григорьевым, чем вот так… Пожалуй, ему, Коврову, надо в другой время…

Инженеру не терпелось, и он принялся доказывать директору завода, что авария произошла из-за неумелых действий обслуживающего персонала.

— Да вы же глупости говорите… — неожиданно для себя взорвался Ковров.

Григорьев повернулся к нему, и Ковров прочел в его глазах живой интерес.

— Вы мастер или газовщик? — спросил Григорьев.

— Газовщик. С этой печи… — сказал Ковров и назвал свою фамилию.

Григорьев помолчал, разглядывая Коврова, и, наконец, изрек:

— Послезавтра в комнате рапортов будет совещание, вас пригласят.