Этот колосс, дон Яго де Альмаран, чаще именуемый при дворе Барба Роха, иначе говоря — Красная Борода, был цепным псом Филиппа II.
Где бы ни появлялся король — на празднествах, религиозных церемониях, в совете, — всегда и везде рядом с ним находился Красная Борода; его глаза были устремлены на хозяина, неподвижный и безмолвный, он видел, слышал и понимал лишь то, что было угодно Его Католическому Величеству.
Это замечательное животное являлось в каком-то смысле частью той обстановки, которая окружала Филиппа II. Но повинуясь знаку или взгляду хозяина, животное обретало необычайный ум и выполняло любой секретный приказ короля, схваченный на лету.
Боялись не только его должности, но и его геркулесовой силы.
Происходя из старинного и благородного кастильского рода, он мог бы быть на равных с первыми грандами при дворе, но нелюдимый по природе, он сторонился всех знакомств, и никто не мог похвастать, что слышал, как говорит Красная Борода, если на то не было королевского приказа. Да и тогда говорил он лишь самое необходимое.
Король, облаченный в роскошный и вместе с тем строгий костюм, внимательно слушал со своим обычным и холодным видом объяснения Эспинозы.
— Принцесса Фауста, — говорил великий инквизитор, — это та самая, которая возмечтала возродить традицию папессы Иоанны. Та самая, которая заставила трепетать Сикста V и чуть было не сбросила его с папского престола. У нее редкий ум и к тому же она ясновидящая… Ее следует оберегать, ее помощь может быть чрезвычайно полезна.
— А этот шевалье де Пардальян?
— Насколько я слышал, это грозный соперник, которого надо будет любой ценой привлечь к себе на службу или раздавить без всякой жалости. Впрочем, надо бы посмотреть его в деле, чтобы судить о нем… Сколько репутаций оказываются дутыми!.. И однако уже можно установить следующее: шевалье де Пардальян есть на самом деле граф де Маржанси, но он пренебрегает этим титулом… Быть может, таково свойство его характера… Не исключено, однако, что этот титул кажется ему недостаточным. С другой стороны, в самый день его приезда в Севилью у него произошло столкновение с одним из моих агентов… Этот Пардальян выбросил его на улицу, как выбрасывают ненужную вещь… Он, безусловно, храбрец.
— Он осмелился поднять руку на агента инквизиции? — с сомнением в голосе произнес король.
Эспиноза поклонился, подтверждая сказанное.
— В таком случае, — категорическим тоном приказал король, — следует его покарать… хоть он и посланник.
— Необходимо прежде узнать, чего хочет и что может господин де Пардальян.
— Хорошо, — произнес король по-прежнему ледяным тоном. — Но нельзя оставлять безнаказанным оскорбление, нанесенное государственному агенту… в назидание другим.
— Внешне все соблюдено: у агента не было письменного приказа… Он действовал по своей собственной инициативе и проявил излишнее рвение… Это серьезнейшее нарушение дисциплины, которое заслуживает строгой кары. Он понесет ее… Это и будет назидание, необходимое тем из наших агентов, кто дерзает превышать свои полномочия, в то время как им надлежит лишь исполнять, даже не стараясь понять, приказы вышестоящих… Что до господина де Пардальяна, то мы сумеем найти предлог… если в том возникнет нужда.
— Согласен! — безразлично обронил король.
Поднявшись, он медленным и величественным шагом подошел к письменному столу и с тем мрачным видом, который почти никогда не покидал его, приказал:
— Пригласите принцессу Фаусту.
Затем Филипп вновь принял свою излюбленную позу: сел, заложив правую ногу за левую, опершись локтем о подлокотник кресла, а подбородком — о сжатый кулак.
Эспиноза отвесил глубокий поклон, передал приказ короля и вернулся, скромно встав в оконном проеме, неподалеку от Красной Бороды.