— Других бумаг у вас нет? Берегитесь, теперь вы извещены, и если окажется, что вы утаили еще какой-нибудь инфернальный договор, то…
— Клянусь спасением моей души, — прервала его матрона с горячностью, — у меня больше ничего нет!
— Верю вам… Равным образом надеюсь, что вы не читали эти адские документы!
— Как же мне их было прочесть? Ведь они же написаны на языке, которого я не знаю.
— Ваше счастье! — веско заметил Гулар.
Окончательно успокоившись, Колин Коль покосилась на страшную бумагу, ибо помнила, что в ней таится вечное проклятие и с ужасов спрашивала себя, что же с ней делать. Собрав все силы, она осмелилась задать робкий вопрос:
— Отец мой, как быть с этим адским соглашением?
— Его надо сжечь, — решительно заявил монах.
Колин Коль в страхе попятилась. Умоляюще сложив руки, она вкрадчиво произнесла;
— Но ведь только священник может проделать это, не рискуя собственным спасением… Не так ли, отец мой?
— Вы правы, дитя мое, — великодушно согласился монах. — Я сам сожгу его. А для пущей надежности совершу обряд в церкви со всеми подобающими молитвами.
Матрона рассыпалась в благодарностях, после чего смиренно попросила дать ей отпущение грехов, ожидая ответа с замиранием сердца.
— Охотно, — с большим достоинством произнес брат Парфе Гулар. — Но мой долг предупредить вас: если вы еще раз попытаетесь заглянуть в бумаги вашей жилицы, то будете прокляты безвозвратно. Ничто вас не спасет, ибо теперь вам известно, что таится в этих документах.
Старуха заверила его, что и пальцем не прикоснется больше к страшным бумагам. В искренности ее можно было не сомневаться, поскольку она знала, что Жеан Храбрый унес с собой шкатулку. Об этом пустячном обстоятельстве она позабыла уведомить монаха, ведь к исповеди это не имело никакого отношения. Но про себя очень радовалась, ибо дьявольские бумаги находились теперь далеко от ее дома.
Между тем монах, преследуя свою цель, добавил:
— Вы будете прокляты и в том случае, если хоть раз произнесете вслух имена этих ведьм и этих демонов.
Тут голос его стал настолько грозным, что она затрепетала.
— Знаешь ли ты, несчастная, что, называя эти имена, рискуешь призвать к себе отродье дьявола? Если ведьмы и демоны схватят тебя, ты погибла… Разве хватит у тебя сил сопротивляться им? Если ты дорожишь спасением своей души, забудь об этой истории, ибо она пахнет костром.
— Забуду, отец мой, клянусь вам! — искренне воскликнула Колин Коль, принимая на веру все угрозы монаха.
Но именно поэтому обычное отпущение грехов ее не удовлетворило. Она желала, чтобы обряд совершился по всей форме — подобно тому, как был соблюден весь ритуал, предшествующий исповеди. Отговорить ее было невозможно, ибо она все еще содрогалась при мысли об адском пламени, едва не поглотившем ее, и Парфе Гулар не стал отказывать ей в такой малости. Исполнив должным образом обряд, он, однако, заторопился — вполне понятно, ведь ему следовало как можно скорее истребить адский договор, представлявший немалую опасность даже для служителя церкви.