— Я к вашим услугам, господа палачи, подручные маршала убийц!
— Ого! — проворчал Шалабр. — Да он оскорбляет монсеньора!
— Может быть, отхлестать вас по щекам, как я поступил с вашим хозяином? — прорычал Капестан.
Он жаждал битвы. В ушах у него звенело, лицо пылало, перед глазами плыли красные крути. Нависшая над юношей смертельная опасность привела его в неистовство! Со свистом рассекая воздух своей рапирой, беспощадной, словно жало змеи, Капестан вызывал врагов на бой — и те, видя горящие глаза и бешеное лицо шевалье, выкрикивающего гневные слова и больше всего похожего на тугую пружину, каждую секунду готовую распрямиться, почувствовали невольный трепет.
— Эй! — пробормотал Понтрай. — Да этот олух выколет мне глаз! Как, ты сказал, его зовут, Ринальдо?
— Тремазан де Капестан! — ответил итальянец.
— Капестан? — ухмыльнулся Понтрай, вновь обретая утраченную было самоуверенность. — А может быть — Капитан? Ведь этот юнец — настоящий капитан из комедии, фанфарон и задира — и ему пора надрать уши!
— В таком случае, — прорычал шевалье, — я в гостях у Пульчинеллы!
— Полегче, синьор Капитан, вы слишком разгорячились, синьор фанфарон! — воскликнул Ринальдо. — Господа, сделаем-ка Капитану небольшое кровопускание!
И все шестеро молниеносно обнажили шпаги.
— Капитан? — прогремел шевалье. — Хорошо же! Согласен на Капитана! Я сумею прославить и это имя! Эй, Арлекин, Пульчинелла, Панталоне[5], берегитесь Капитана!
Прыгнув вперед, он взмахнул шпагой, с невероятной ловкостью крутанул ею в воздухе — и стальной хлыст рассек три физиономии разом. Раздалось три вопля: кричали Ринальдо, Шалабр и Базорж. Каждый из них схватился за окровавленную щеку. У каждого багровел на лице страшный рубец…
Наступила секундная пауза. Ошеломленные убийцы попятились. Затем, опомнившись, они вшестером бросились на Капестана, оглашая воздух яростными проклятиями. Зазвенели шпаги. Шевалье, подобно вихрю, перелетал из одного угла комнаты в другой, и каждый удар юноши достигал цели. У Ринальдо было кинжалом пропорото бедро. Понтрай дико выл, прижимая ладонь к выколотому глазу. Все было забрызгано кровью: стены, плиты пола, лица, руки. Бандиты, приведенные в смятение безумными прыжками своего противника, метались и кружились, сталкиваясь друг с другом и налетая на стены. Капестан был повсюду и нигде.
Он получил две раны в руку, у него кровоточило порезанное плечо, а на груди красовалась довольно глубокая царапина. Внезапно ослабев от потери крови, он опустился на колени; шпага выскользнула из онемевших пальцев, и юноша увидел, как сверкнули занесенные над ним кинжалы!
— Убейте его! Убейте! — хрипел раненый Ринальдо, силясь подняться.
— Прикончите его! — выл Понтрай.
— Смерть ему! — ревели четверо остальных.
И головорезы, еще сохранившие способность сражаться, ринулись на шевалье. Одна секунда могла решить исход схватки. Капестан, ценой нечеловеческого напряжения собрав последние силы, вырвал кинжал у одного из нападавших: теперь в каждой руке у юноши было по острому клинку, и, взмахнув ими, он пробил кровавую брешь в рядах атакующих, а затем с хриплым рычанием устремился вперед. Ему удалось прорваться к двери, ведшей в коридор…
— Держи его! Держи! — завопил Ринальдо. — Уйдет!
На сей раз итальянец сумел встать на ноги. Шалабр, Лувиньяк, Базорж и Монреваль бросились в коридор. В этот момент в комнате появился Кончини. Через открытую дверь он увидел в глубине коридора Капестана — живого и страшного в своей бешеной ярости! На лице маршала отразилось глубокое изумление, и он прошептал: