Нострадамус

Но почти сразу же им овладело какое-то полусознательное опьянение, и, будто в бреду, с жутким, замогильным хохотом он сообщил:

— Сын моего брата Анри!

Хрип, вырвавшийся из груди Нострадамуса, услышавшего эти слова, напоминал последний вздох умирающего, недобитого зверя. А Франсуа все с тем же злорадным хохотом продолжил:

— Сын моего брата! Она, так долго сопротивлявшаяся мне, не устояла перед ним! Она отдалась ему!

— Отдалась… — еле слышно прошептал Нострадамус.

— Да! Да! Моему брату Анри! Тому, кто отравил меня! Теперь вы наконец понимаете, почему Анри приказал выпустить ее из Тампля? Свою любовницу…

— Он приказал выпустить ее, — с трудом ворочая языком, повторил Нострадамус.

— Да. Это естественно. Он хотел, чтобы его любовница и его ребенок находились рядом с ним.

Нострадамус покачал головой с трагическим спокойствием. А Франсуа говорил и говорил:

— Теперь вы понимаете, почему я совершил преступление? Вы понимаете, почему, когда она вышла из тюрьмы, я проследил за ней? Почему набросился на нее, когда она собиралась идти к моему брату? Почему я ударом кинжала поверг ее к своим ногам?

Нострадамус наклонился к больному.

— А ребенок? Его вы тоже убили?

— Ребенок? Какой ребенок?

— Сын Мари! Сын вашего брата!

— Нет! Нет! Этого я не убивал! Его передали в руки…

— В чьи? Чьи руки? Говорите же! Говорите! Я требую!

— Его отдали человеку… человеку, которого звали… Не помню… А! Человека, который унес ребенка, зовут Брабан-Брабантец…

Дофин был очень бледен. Его голова металась по подушке, смех перемежался с рыданиями, крики со стонами, жалобы с угрозами… Бред перешел в самую омерзительную форму: все смешалось — ненависть, страсть, ужас, жажда мести… И Нострадамус слушал стенания принца, которые странным образом перекликались со стенаниями его собственной души.

«Всемогущее Небо! — рыдала его душа. — Вот, оказывается, почему прервалась связь между мной и ею! Она отдалась другому! Ее сын… Сын Анри! О господи, разве такое возможно? Господи, если бы я мог пасть здесь сраженным… Мари! Сын! Прощай, прощай, молодость, прощай, любовь, прощай, доверие! Вот как открылся для меня седьмой круг ада, вот как открылись огненные двери, на которых кровью пополам со слезами написаны роковые слова: ТЫ ВОЗНЕНАВИДИШЬ!»

— Ко мне! — вдруг отчетливо произнес Франсуа. — Я умираю! Скорее! Противоядие! Скорее, о, скорее!