– В какую сторону идет? – спросил Эпикл из-за плеча Ксантиппа. – Я мог бы поставить тетрадрахму на Фемистокла и выиграть, по крайней мере еще одну, если выбрать подходящий момент.
Ксантипп нахмурился. Отец с юных лет предостерегал его от азартных игр. Тем не менее он попробовал, потерял небольшое состояние и проникся пожизненной неприязнью к тем, кому повезло больше.
– Не думаю, что у Фемистокла есть шанс, – ответил Ксантипп.
Он понимал, что рядом могут стоять те, кто послушает и последует его совету. Таким образом, небольшое выступление с места могло вознести его по каменным ступенькам.
Укрепившись в своей решимости, Ксантипп продолжил:
– До Марафона он не смог бы повлиять на эту толпу. Чем была Персия для большинства из нас? Какая-то далекая империя. Половина присутствующих здесь видели этот огромный флот. Ты помнишь! Как бы это меня ни раздражало, думаю, Фемистокл прав. У нас есть средства, которых никто не ожидал. Что может быть лучше для афинян, чем это? Корабли…
Постучав себя по лбу, он поднял руку, чтобы его заметили.
– Оратор здесь! – поддержал его Эпикл.
Все больше тех, кто знал Ксантиппа, выкрикивали его имя. Он заметил, что с трибуны за ним наблюдает Фемистокл, и слегка наклонил голову. Фемистокл повернулся к эпистату и, на мгновение завладев его вниманием, указал на Ксантиппа. У сидящего наверху есть определенное преимущество. Когда эпистат выкрикнул его имя, люди расступились, давая Ксантиппу пройти к ступеням. Он шагал быстро, приводя в порядок мысли.
И Аристид, и Фемистокл отошли в сторону, чтобы исключить любые подозрения в попытке повлиять на него. Ксантипп занимал ряд руководящих должностей в течение предыдущих девяти лет. Дядя его жены создал те самые законы, которые упорядочили дебаты. Что еще важнее, Ксантипп командовал своим племенем в бою. Опираясь на эти полномочия, он мог повлиять на голосование. И Фемистокл, и Аристид знали это.
Ксантипп поднял руки, и собрание почтило его тишиной. В Афинах уважение выказывали неохотно, но все марафономахи пользовались всеобщей симпатией.
– Афиняне, я говорю как Ксантипп из филы Акамантиды. Мой опыт подталкивает меня к тому, чтобы высказаться сегодня. Вы все знаете наши законы: те, кто благословлен богатством, поддерживают город в общественной службе. Они платят за постройку корабля или платят компании и драматургу за создание великого произведения. Другие обеспечивают едой тех, кого нанимают для общественных работ, или финансируют праздники для всего города. Я делал все это – и я извлек из этого пользу. На двух кораблях, которые отправились с Мильтиадом, весла и паруса оплачены моим серебром. Я не отделяю себя от вас. Сегодня мы все принадлежим к одному классу. Из этого следует, что Афины могут попросить любого из нас об услуге. Это мое первое замечание.
Он взял паузу, и по толпе, заполнившей Пникс, пронесся шепоток.
Ксантипп погрузился в раздумья. Он понятия не имел, как Фемистоклу удалось оживить собрание. Ему казалось, что любая попытка пошутить будет встречена гробовым молчанием. Он даже покраснел при этой мысли. Лучше использовать доводы, основанные на логике.
– Мой второй пункт заключается вот в чем. Корабль живет дольше, чем еда, или черепица, или… – Он махнул рукой, подыскивая другой пример.
– Новые одежды, – пробормотал Фемистокл.
Аристид приподнял бровь, подозревая, что намекают на него.
– Новые одежды… – повторил Ксантипп. – Мои триеры будут бороздить Эгейское море еще долго после того, как я сойду в могилу. Это наследие может принадлежать всем нам. Сегодня у каждого афинянина есть один и тот же выбор. Мы должны построить этот флот.
Эффект получился слабее, чем у предыдущих ораторов, но Фемистокл показал пример поддержки, так что Ксантипп смог отступить с достоинством. Повинуясь импульсу, он решил не покидать трибуну.
Фемистокл снова обратился к народу: