– Не могу поверить, что у сына Мильтиада так много сторонников! – горько прошипел Ксантипп другу. – Эта семья тоже нашла золотую жилу?
Эпикл ответил не сразу. Он только поморщился, как будто откусил незрелый плод.
Перед ними на Пниксе стояла огромная глиняная урна. Люди, которых Ксантипп никогда не встречал и не узнал бы в толпе, шли к ней, и каждый нес остракон, осколок разбитой керамики. Едва ли не на каждом черепке могло быть нацарапано одно-единственное имя: Ксантипп. Если треть проголосовавших назовет его имя, если шесть тысяч скажут, что он должен быть сослан, этого будет достаточно.
– Не встать ли мне возле урны и смотреть каждому из них в глаза? – прошептал Ксантипп.
Эпикл подумал и покачал головой:
– Некоторым это может сильно не понравиться. Отойди, Ксантипп, и молись. У них может не хватить голосов.
– А вот и он, – сказал Ксантипп, похлопывая друга по руке.
Эпикл взглянул туда, где на большую площадку поднимался по ступенькам Кимон. Он подошел к урне, бросил в нее осколок разбитого горшка и, остановившись на мгновение, посмотрел сверху вниз на Ксантиппа. Лицо его было совершенно пустым, глаза едва виднелись под полуопущенными веками. Однако и Эпикл, и Ксантипп почувствовали его злобу.
– Никто не способен ненавидеть так, как молодые, – пробормотал Эпикл.
– Он точно слишком молод, – тихо ответил Ксантипп. – Удастся ли ему привлечь на свою сторону шесть тысяч только для того, чтобы осудить меня? Я марафономах! Моя семья – эвпатриды! Мы кормим афинян! О боги, дядя Агаристы написал законы, которыми они пользуются!
– Успокойся, Ксантипп. Вон там ты видишь Аристида?
– Что? Он не стал бы голосовать против меня! Он человек чести.
У Ксантиппа отвисла челюсть, когда Аристид поднялся по ступенькам и подошел к урне. Протянув пустую ладонь, старик повернул ее вправо-влево, показывая всем, что черепка в ней нет. Он покачал головой и вернулся на свое место. Ксантипп облегченно выдохнул, чувствуя, как похолодели конечности. Когда Аристид посмотрел на него, он молча поклонился.
– Умно с его стороны, – прошептал Эпикл. – И… смело.
Скифские стражники выглядели достаточно грозно. Кимон, жестикулируя, сердито разговаривал с двумя из них. Срывать голосование не разрешалось никому. Аристид рисковал – его могли схватить и бросить в тюрьму только за то, что он продемонстрировал свое отношение к голосованию.
– Он хороший человек, – сказал Ксантипп. – Я всегда это знал.
– Я молюсь, чтобы этого было достаточно…
Волнение в толпе возвестило о приходе Фемистокла, поднявшегося из людской массы, словно скала из моря. Глядя, как он идет по ступенькам, Ксантипп замер, не смея надеяться и чувствуя, как заколотилось сердце.
– Если он сделает то же самое, я еще смогу это пережить. Да будет благословен Аристид. Он указал путь.
Фемистокл подошел к урне и раскрыл ладонь. В нем лежал осколок красной керамики. Бросив остракон вместе с остальными, он повернулся и встретился взглядом с Ксантиппом. Благоговейный шепот прокатился по Пниксу.