Он отошел к урне и заглянул внутрь. Последний эпистат был ему не знаком и никак не отреагировал на это.
Аристид кивнул:
– Вижу, голосов там достаточно. Десять дней. Очень хорошо. Я подготовлю свое поместье.
К этому времени он так дрожал от гнева, что закружилась голова. Он больше не смотрел на Фемистокла, хотя ощущал его торжествующий взгляд, пока спускался с холма и шел через агору.
Шагая по любимому городу, Аристид с усилием разжал кулаки. Раньше он думал, что Фемистокл понимает, как работает собрание, и не пойдет на поводу собственного честолюбия. Афинам, чтобы процветать, требовалось постоянное столкновение умов. Аристид страстно верил в это. Его город был больше, чем просто домохозяйства и городская стена! Он был идеей правления народа, идеей, выкованной в горниле каждодневных испытаний, в дебатах, даже в войнах. Аристид принимал эти законы, хотя и знал, что Фемистокл заставил их работать в своих целях.
В какой-то момент Аристида осенила мысль, заставившая его споткнуться. Не был ли Фемистокл причастен к падению Мильтиада? Может быть, он нашептал что-то на ухо Ксантиппу? После этого заключил договор с Кимоном? Аристид на мгновение остановился, внезапно почувствовав холодок в груди. Не Фемистокл ли выдвинул его на пост архонта на этот год? Он возвысился благодаря этой чести – а теперь люди свергли его. Возможно, все это не было простой случайностью. Возможно, все это было хитроумной игрой. Из популярных людей в городе остался практически один Фемистокл, и уж он-то мог не бояться разбитых горшков. Этот человек решился вскочить на необъезженную лошадь. Рано или поздно его ждет падение.
Отвержение со стороны афинян глубоко ранило. Однако Аристид не плакал и не буйствовал, даже когда вернулся к себе домой, где его никто не слышал. Он просто сидел молча. В его городском доме не было вина, поэтому он выпил три чашки воды и смыл прилипшую красную пыль. Чтобы быть готовым, нужно привести в порядок дела. Ему было сорок восемь лет. Мысль о десяти годах вдали от Афин жгла так, будто к сердцу прижали раскаленное железо. Фемистокл отнял у него почти все. И все же его достоинство и честь остались незапятнанными.
Часть вторая
482 г. до н. э
Глава 26
После подъема Ксеркс стоял с закрытыми глазами, позволив морскому бризу остужать его кожу. Город Абидос вырос из древних поселений на северо-западном побережье, на самом краю империи. Станет ли он когда-нибудь чем-то большим, если они не смогут построить каменные мосты через глубокую воду? Мастера-строители уже сказали, что перекинуть арки через такое широкое пространство невозможно, особенно если под ними открытое море. Но Ксеркс верил в изобретательность своего народа и благосклонность высших сил. Его отец построил когда-то мост через пролив возле Византия, но только для того, чтобы увидеть, как его разрушили штормы. Ксеркс поклялся идти дальше. К западу от Византия ему нужно охватить пролив Геллеспонт. И тогда его армия переправится через море.
С вершины холма он видел другой берег, буро-зеленый. Ксеркс вспомнил о своих картах, составленных только для царей, и никого более. Когда-то армии его отца…
Он замер, захваченный воспоминаниями, и медленно выдохнул, опустошая себя. Ксеркс скорбел. Сорок царств скорбели вместе с ним. Прошло четыре года с тех пор, как умер великий царь. Временами жизнь казалась невыносимо мелкой, и тогда империя, так долго жившая без пастыря, погружалась в беспорядки и восстания. Постепенно Ксеркс восстановил веру как в жизнь, так и в самого себя. Он отказался от далекой перспективы, от ощущения, что вся его жизнь – это просто топтание на месте в ожидании встречи с отцом. Нет. Теперь Ксеркс – великий царь империи. И до встречи с отцом у него будет своя жизнь.
Как только его армии ступят на тот далекий берег, на этот узкий полуостров, они смогут пройти через Фракию на запад, в Македонию, и наконец двинуться на юг, чтобы обрушиться огромной волной на города Греции. Ксеркс не забыл клятву отца. Дарий оставил незаконченным только одно дело. Смерть остановила великого царя, но довести до конца его начинания могли сыновья! В этом и заключается сыновнее предназначение – обмануть смерть и завершить честолюбивые устремления родителя.
Ксеркс улыбнулся при этой мысли. Перед тем как покинуть центральные земли, он вложил свое семя в лоно жены. Аместрида пообещала ему сына, наследника, которого он мог бы возвысить до величия, как это сделал Дарий. Чтобы убедиться в этом, она похоронила заживо семерых мальчиков, взяв их из семей знатных персов. Это была великая жертва, подумал он, жест, типичный для нее и трогательный в силе веры. Возможно, это также было напоминанием ему о необходимости быть стойким в вере. Его отец однажды предупредил, чтобы он остерегался женщины, которая может наблюдать за ним, пока он спит. Вся сила и власть – ничто, пока мужчина спит.
Налетевший ветерок закружил пыль у ног. Ксеркс прикрыл ладонью глаза и посмотрел вниз, где велась грандиозная работа. Он продолжил дело отца и достойно почтил его память. Эта простая истина была прописана в войсках, движущихся по суше, словно жуки, в огромном флоте, стоявшем на якоре и росшем с каждым месяцем. Количество занятых, денежные затраты и расходы на обучение и подготовку выражались немыслимыми числами. Ксеркс в конце концов отослал счетоводов, когда они забеспокоились и испугались. В чем назначение богатства, если не в том, чтобы воевать с врагами своего народа? Что толку есть с золотых тарелок, потягивать вино из украшенных драгоценными камнями кубков, если греки все еще живут, смеются и презирают память его отца? Ксерксу не нужно было, чтобы раб каждый вечер шептал ему на ухо напоминание. Он не мог забыть греков. В самые мрачные дни и ночи он задавался вопросом, не стало ли поражение при Марафоне причиной болезни, приведшей его отца к смерти.
Ксеркс осознал, что сжимает кулаки. Он медленно разжал пальцы и увидел, что ладони побелели от напряжения, став похожими на мертвую плоть. Подражая отцу, он предпринял последнюю попытку и отправил послов во все греческие города, требуя земли и воды. Если бы Афины и Спарта приняли его власть над ними, он проявил бы доброту во имя своего отца. Он сказал себе, что так и сделает. Дарий дал ему понять: чтобы править империей, нужно быть больше чем царем. Он должен сделать все возможное, чтобы казаться милосердным. Более того, если они вступят с ним в союз, его новые подданные должны быть уверены, что он защитит их даже от соседей.
Путь был для него трудный, почти невозможный. Многие из небольших греческих государств и городов приняли его предложение – из страха или любви, это не имело значения. Когда Ксеркс услышал, что Афины предали суду и казнили его посланника, он испытал нечто вроде радости. Спарта бросила послов в колодец. Он вспомнил, что на самом деле посмеялся над этой новостью. Тот путь был слишком тяжел, и он испытал облегчение, когда представилась причина отказаться от него. В конце концов, его предложение было продиктовано не слабостью, а силой.
Ксеркс был молод, силен и уверен в себе, располагал армией и флотом, равных которым не было в целом мире. Враги презирали его, отказывали в малейшей чести, и он был доволен. Это добавляло сладости тому, что должно было последовать. Подавляя восстания в Египте после смерти отца, он обнаружил, что ему не особенно нравится уничтожать слабых. Он вырезал население целых городов, чтобы заставить их понять, что великий царь все еще правит, а не потому, что это доставляло ему удовольствие. Удовольствие для воина – встреча с сильным противником и уничтожение его под корень, чтобы никогда уже не поднялся снова. В тот момент, когда Афины и Спарта поймут, что им не позволят отступить, что их разнесут по кирпичикам и оставят только как кровь и пыль, он исполнит завет отца.
Какая восхитительная мысль! От нее кружилась голова, как будто он пил вино в этой прохладе, наполнявшей его с каждым вдохом. Он видел холмы вокруг Абидоса и прямо за проливом, земли, ведущие на запад. Возможно, однажды он увидит каменные мосты через этот пролив, мосты, соединяющие новую западную империю с величием Персеполя и Вавилона. Он был в расцвете молодости. У него было время. Он еще будет прогуливаться по руинам Афин и рассказывать своему сыну о Дарии.