– Вот. Готово, – сказал он, возвращая черепок.
– Спасибо тебе, куриос, – прищурившись, улыбнулся ему мужчина. – Ты хороший человек.
Аристид прошел мимо него до конца дороги и вышел на агору. Пникс был не слишком далеко, и он видел собиравшихся там людей, выглядевших чистыми после пыльного Керамика. Аристид заметил, что пыль коснулась и края его одежды. Возможно, горшечник принял его за одного из своих – в залатанной и старой одежде, с сухими, ненамасленными волосами, без золотых колец или каких-либо признаков богатства.
С тяжелым сердцем Аристид направился к Пниксу, где шло голосование. Он не удивился, увидев там Фемистокла, а неподалеку – Кимона. Сын Мильтиада снова был пьян. Кимон стоял на большом плоском камне, пошатываясь, с остекленевшими глазами.
Аристид покачал головой. Горе – разъедающая сила в жизни человека. Его нужно отвергать, как и любую слабость, а не топить в вине. Кимон не был ни его ассистентом, ни другом. Свою судьбу он будет определять сам. Видеть, как погибает такой многообещающий молодой человек, было неприятно, но таков порядок вещей. Одни поднимаются, другие исчезают. В этот день все выглядело так, что пасть может сам Аристид.
Он долго стоял, наблюдая за голосованием. Четкой закономерности не было. Люди просто подходили к урне и опускали в нее черепок с нацарапанным на нем именем. Его именем. На их лицах по большей части не было злобы, и это его успокаивало. Тем не менее, поскольку слухи питаются сами собой, происходящее привлекало на Пникс все больше и больше людей. В воздухе ощущалось волнение, и Аристид невольно задался вопросом, сколько людей проголосуют, не зная даже, кого именно они отправят в изгнание.
Солнце поднималось все выше, и Аристид не мог больше просто стоять и смотреть на все это, особенно под пристальным взглядом Фемистокла. Он прошел по ступенькам наверх, и юнцы, окружавшие Кимона и Фемистокла, угрожающе напряглись. Но, получив от старших какие-то указания, отступили и позволили Аристиду приблизиться. Голосование продолжалось.
Кимон был слишком пьян и слишком молод, чтобы беспокоиться из-за него, поэтому Аристид обратился к Фемистоклу:
– Одного за другим… Ты устраняешь конкурентов одного за другим.
Но ответа не последовало – Фемистокл лишь пожал плечами, тогда как Кимон нахмурился в замешательстве.
– И что ты теперь будешь делать? – спросил Аристид. – После того, как меня изгонят?
– Я служу городу, – сказал Фемистокл. – И не несу ответственности ни за приливы, ни за голосующих.
– Ты принижаешь себя таким ответом. Неужели не можешь быть честным? Здесь, сегодня? Кимон вернул должок, не так ли? Он оказал тебе поддержку вместе со всеми, кто надеется на него. – Аристид глубоко вдохнул, успокаиваясь. – Ты отнял у меня мое положение в городе. Все, что я люблю. По-твоему, оно того стоит?
Впервые Фемистокл покраснел и даже как будто смутился.
Но Кимон пьяно усмехнулся:
– Ты – уходящее… поколение, Арилсид… Арицид…
И Фемистокл, и Аристид пропустили его реплику мимо ушей.
– Люди боятся тиранов, Фемистокл, и не без оснований. Они не позволят одному человеку подняться к власти. Как долго ты продержишься, если меня не будет на другой стороне весов? Сколько времени понадобится им, чтобы увидеть, что ты стоишь один?
– Я не стремлюсь к власти, – громко сказал Фемистокл. – Я не вмешиваюсь в дела доков и не отчитываюсь перед советом. Я не участвую в каждой дискуссии так, будто я единственный взрослый, будто мое мнение – единственное, что стоит услышать.
– Твое смирение ободряет, – сказал Аристид. – Я надеялся на честность с твоей стороны, но вижу, что вокруг слишком много ушей.