Было тихо, и намъ казалось, что вокругъ насъ что то беззвучно движется, не вызывая, однако, ни малѣйшаго колебанія ароматнаго воздуха.
— Его душа летаетъ тутъ, — тихо, какъ то одними губами произнесъ старикъ Сандро.
Мы стояли другъ противъ друга, а между нами была куча камней, сложенная пирамидой, почти въ ростъ человѣка.
На эту то кучу и указывалъ глазами Сандро.
— Тутъ его убили, тутъ и похоронили… Справедливый былъ человѣкъ.
— Кто?
Нико… Нашъ Нико.
— Разбойникъ Нико?
— Да… Такъ его звали.
И въ этомъ — такъ его звали — слышался не то протестъ, не то удивленіе. Вся фигура сѣдого, сгорбленнаго старика, какъ бы, говорила:
— Какой же онъ разбойникъ? Онъ нашъ Нико, наша гордость… Единственное, что осталось намъ отъ героическихъ временъ прошлаго.
— Давно онъ… умеръ? — спросилъ я
— Давно. Мой дѣдъ былъ вотъ такой, когда его убили.
И Сандро показалъ рукой на аршинъ отъ пола.
— Справедливый былъ человѣкъ.
— Кто — вашъ дѣдъ или Нико?
— Нико… И дѣдъ тоже былъ справедливый… Тогда всѣ были справедливы, — а Нико справедливѣе всѣхъ… Такимъ ужъ онъ родился… Тогда часто родились такіе люди.
— А теперь не родятся такіе?
— Теперь не люди, а… женщины. Испортился народъ.
И Сандро безнадежно махнулъ рукой.