От воровства к анархизму

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да… и еще другіе… Много ихъ.

И они сидятъ молча, не шевелясь. Души ихъ соединяются съ природой, и сами они составляютъ какъ бы часть этой природы. Фигуры ихъ почти не выдѣляются на общемъ фонѣ. Сѣдыя скалы, зеленые склоны горъ, блѣдныя и красныя розы, Дарико и Нико составляютъ одно цѣлое, одну дивную картину, вызывающую восторженное, почти молитвенное настроеніе.

Нико и Дарико поглощены этимъ настроеніемъ, они потонули въ немъ, слились съ нимъ въ одно цѣлое.

Такъ шли дни за днями. Нико и Дарико не думали о будущемъ, не заглядывали впередъ. Имъ казалось, что такъ будетъ всегда, безъ конца.

— Вѣдь лучше этого ничего нѣтъ. Зачѣмъ же оно измѣнится?

Оно — это вся ихъ жизнь, всѣ условія, которыхъ они иначе не могли себѣ представить, какъ такими, каковы они сейчасъ.

Тамъ въ деревнѣ не все хорошо. Тамъ Ованесъ и еще многое, что возмущало ихъ, — но вѣдь они всегда могутъ уходить сюда въ горы.

Тогда все нехорошее остается у нихъ за спиной, и они остаются наединѣ среди милой имъ природы. И это такъ легко сдѣлать — и такъ просто.

— Нико! — звонкимъ голосомъ крикнетъ Дарико и идетъ въ горы.

А чрезъ нѣсколько минутъ они уже и тамъ, подъ навѣсомъ ихъ любимой скалы.

Нико разсказываетъ, какъ онъ гонялся вчера по горамъ за туромъ, а Дарико слушаетъ и въ воображеніи у нея встаетъ фигура Нико, прыгающаго со скалы на скалу, чрезъ глубокія пропасти… Сердце у нея замираетъ отъ страха, но глаза горятъ восторгомъ.

— Ахъ, Нико! — стономъ вырывается у нея изъ груди.

— Что, Дарико?

— Какой ты…

Нико опускаетъ голову, а Дарико краснѣетъ до самыхъ ушей. Имъ что то неловко, какъ будто Дарико сказала какую нескромность.

— Дарико! — тихо говоритъ чрезъ нѣсколько времени Нико.

Дарико немного поднимаетъ голову и изъ подлобья смотритъ на него. Но онъ молчитъ. Ему нужно что то сказать, но онъ не знаетъ какъ и что именно.

Дарико опять краснѣетъ, еще гуще и еще ниже опускаетъ глаза. Сердце у нея тревожно бьется, дыханіе дѣлается несвободнымъ, она чего то и боится и въ тоже время желаетъ, ждетъ съ нетерпѣніемъ.

А онъ все молчитъ. Такъ они и уходятъ домой съ трепетомъ въ душѣ, пріятнымъ, сулящемъ что то прекрасное, но непонятное для нихъ.

Этотъ трепетъ сопровождаетъ ихъ вездѣ: и когда они вмѣстѣ и когда они врозь, гдѣ нибудь у себя, каждый за своей домашней работой.