— Сандро! — тронулъ я его за плечо. — Но вѣдь ты видишь къ чему ведетъ такая справедливость. Виноватъ былъ одинъ, а погибли трое!
— Въ этомъ онъ не виноватъ. Они хотѣли мстить, а онъ защищался.
— Но вѣдь они не могли не мстить, ихъ обычай заставилъ. Ты это хорошо знаешь. Ихъ презирать стали бы всѣ, если бы они не мстили! Нико своимъ убійствомъ принудилъ ихъ мстить, — и они погибли.
— Всякій человѣкъ имѣетъ право защищаться, — просто и спокойно отвѣтилъ Сандро. — Нико справедливый человѣкъ.
Я понялъ, что у Сандро свой особый взглядъ на справедливость, съ которымъ онъ не разстанется и не можетъ разстаться, — и больше не перебивалъ его.
— А что же сталось съ Нико? — что-бы прервать молчаніе, спросилъ я.
— Нико потомъ пропалъ. Долго пропадалъ. Никто не знаетъ гдѣ онъ былъ и что дѣлалъ. Цѣлыхъ пять лѣтъ не было его. Всѣ думали, что погибъ гдѣ нибудь въ пропасти, или медвѣдь задралъ.
Его забыли, считали мертвымъ… Молились за него, какъ за покойника.
— А Дарико вышла замужъ… У женщины память короткая, — вздохнулъ Сандро, — Она… женщина.
Пять лѣтъ — много времени. Черезъ пять лѣтъ даже и раны материнскаго сердца начинаютъ подживать, а въ дѣвичьемъ сердцѣ разцвѣтаютъ новыя цвѣты много раньше. Разцвѣли они и въ сердце Дарико. Ихъ посѣялъ самъ же Нико своимъ безвѣстнымъ отсутствіемъ. Она полюбила молодого, скромнаго сосѣда — Михако. Любовь эта, можетъ быть была не такъ поэтична, въ ней мало было мѣста мечтѣ, не было воздушныхъ замковъ, населенныхъ героями справедливости, но она все же дала Дарико нѣкоторое подобіе счастья, дала возможность встать въ уровень со всѣми и забыть пережитую драму.
Рядомъ съ ней былъ человѣкъ, который любилъ ее, а между ними было дитя, которое они оба любили. Остальное давалъ имъ ежедневный трудъ и заботы о собственномъ гнѣздѣ. Это была скромная, по своему счастливая пара. Не было блеска и бурныхъ проявленій радости и счастья, но не было и печалей. Жизнь протекала тихо, мирно, спокойно. Михако и Дарико радовались на своего маленькаго Васо, мечтали о его будущемъ и сулили ему всякое благополучіе.
— Ты будешь добрый, Васо? — тормошила ребенка Дарико. — А маму будешь любить? А?
Васо прижимался къ ней и нѣжно гладилъ рученкой ея щеку.
— А! Любишь? А папу любишь?
Васо издавалъ какой то совсѣмъ безразличный звукъ, который, однако, родителями принимался за утвердительной отвѣтъ.
— Люблю, говоритъ, — переводила его рѣчь Дарико. Михако расплывался широчайшей улыбкой, а потомъ какъ бы съ недоумѣніемъ говорилъ:
— Такой… маленькій, а уже знаетъ кого любить надо.
— О! Еще бы! — подтверждала Дарико.
И въ ея словахъ слышалась какъ бы обида за сомнѣніе въ умственныхъ способностяхъ ея Васо.—
— Онъ все знаетъ.
ebooksa