Катенька слегка нахмурилась, потом, покраснев, промолвила как бы небрежно:
– Ах, там, на островах! Я думала, что вы позабыли… Я тогда была в очень странном настроении.
– Следует ли понимать вас так, что вы жалеете о том, что тогда сказали? Если вам угодно, я никогда не буду говорить об этом..
– Нет, я никогда не жалею о своих словах. Может быть, будь я в другом духе тогда, я бы их не сказала, а подождала первого шага с вашей стороны. Но это нисколько не лишает правдивости самые чувства. И потом, может быть, ждать от вас признаний совершенно бесполезно, так как я не знаю, какой ответ я найду в вас.
Катенька кончила свою речь с улыбкой, будто говоря не о себе, а о чувствах посторонних людей, для нее довольно безразличных. Но Андрей Семенович, казалось, этого не замечал, потому что ответил с полной серьезностью:
– Конечно, я бы никогда не посмел первым заговорить о том, что вы сказали так легко, осчастливив меня неожиданно и незаслуженно.
Катенька глянула на него, все еще улыбаясь, и сказала вбок, не поворачивая головы:
– Из ваших слов можно заключить, что вы, как говорится, любите меня.
– Я уж давно люблю вас, Екатерина Павловна, и притом могу вам сознаться, что до сих пор я никого не любил так, как вас.
– Что вы делали и кого любили до сих пор, меня не касается, а полюбите ли вы кого-нибудь, любя меня, – это зависит от меня, и поверьте, что я постараюсь, чтобы этого не случилось. Если только я сама кого-нибудь не полюблю. Тогда, конечно, другое дело.
Андрей Семенович вздохнул и начал печальным и глухим голосом:
– Зачем вы так говорите, Екатерина Павловна? Ведь вы совсем не так легко думаете и чувствуете. Я вас достаточно видел, чтобы знать, насколько не идет к вам такая маска.
– Ну так вот, без всяких масок и легкомыслия я вам повторю то, что уже сказала. И принимаю ваш ответ. Принимаю вашу любовь.
Андрей Семенович взял обе Катенькины руки, прижал их молча к губам, она же, наклонясь, поцеловала его в щеку; тогда он встал и, щелкнув каблуками, стал прощаться.
Екатерина Павловна не пошла его провожать, а осталась на том же диване, раскрасневшаяся, с опущенными глазами и легкой улыбкой на полуоткрытых губах. Посидев так некоторое время, она встала и прошептала:
– Боже мой, как это хорошо! Но отчего так грустно? – и вышла на открытый балкон.
Ветер с моря дул прямо в лицо, светило солнце, по реке двигались барки, и зелень Летнего сада направо еще не приняла темного цвета. Мысли Катеньки не сделались более ясными, но потеряли грустный оттенок. Ей казалось, что она успокоилась, но внешний ее вид нисколько на это не указывал. Так же горели щеки, улыбались губы, а малиновые глаза блестели более обычного.
На даче в Павловске, куда в первые летние дни переселились господа Прозоровы, уже не было внутренней лестницы, которая вела бы из помещения госпож Ламбер в кабинет Павла Ильича. Обе тетушки помещались в нижнем этаже, там же, где жил и глава семьи, а верхний этаж был всецело предоставлен Катеньке и Сереже.
Катерина Павловна не очень жалела, что они не отлетели этот год за границу, может быть, втайне желая не расставаться с Андреем Семеновичем Зотовым, ушедшим в Красносельский лагерь, может быть, не желая покидать отца, который не хотел уезжать дальше Павловска, а может быть, и вследствие продолжавшейся странной дружбы с тетей Нелли.
Катенька реже, чем в городе, видела своего брата, который постоянно исчезал – то на скачки, то в Красное, то в Крым, то на Волгу. Елена Артуровна охотно уводила племянницу из дому, где оставались вдвоем Павел Ильич и Софи. Возвращаясь из парка в тот час, когда небо снова начинало светлеть после краткой, белой ночи, они всегда находили Прозорова с свояченицей на балконе, мечтающих и молчаливых. Конечно, те просто ожидали возвращения с прогулки наших девиц – больше ничего. А мечтательны и молчаливы были оттого, что кого же не заставит молчать и мечтать северная пронзительная ночь? И не было ничего удивительного, что голоса их звучали слабее, руки при пожатии были мягче, а глаза рассеянны сладкой рассеянностью. Притом обе гуляющие сами были рассеянны и задумчивы, возвращаясь домой.
ebooksa