Когда Катенька смолкла, Елена Артуровна совершенно неожиданно сказала ей:
– Теперь я вижу, Катя, что очень скоро мы будем большими друзьями.
При этих словах она так смешно, по-детски сморщила лицо, что Катенька невольно улыбнулась и спросила весело:
– Отчего, тетя, вы так думаете?
– Я уверена, что мы будем друзьями, – твердила Елена Артуровна.
Потом она вздохнула и прибавила:
– Но, бедная Катя, тебе предстоит много испытаний, сердечных испытаний.
Катя снова улыбнулась и промолвила:
– Я не думала, тетя, что ты занимаешься и предсказаниями. И потом, разве ты что-нибудь понимаешь в сердечных делах?
Та пропустила мимо ушей Катины слова и в порыве радости шепнула:
– И тогда, когда мы будем друзьями, ты мне позволишь называть тебя Кэтхен, потому что это очень трудно выговаривать: Катя.
– Хорошо, тетя, я могу откликаться и на Кэтхен, – ответила племянница и, поцеловав госпожу Ламбер, пошла из комнаты, но та ее вернула и добавила:
– Так как мы уже почти друзья, милая Кэтхен, то вот тебе мой первый дружеский совет: никогда не люби человека, который звался бы Андреем.
Хотя Екатерина Павловна и говорила, что не верит предсказаниям и пророчествам, однако упоминание тети Елены имени Андрея сильно поразило ее воображение. Перебирая в памяти все мелочи ближайших дней, она убедилась, что, кроме Сережи, никто не знал об ее любви к Андрею Семеновичу, которая для нее самой была еще не вполне определенна. Екатерина Павловна забыла, что она сама, ходя по большой гостиной, призналась в своем чувстве отцу, и, перебрав все подходящие объяснения проницательности Елены Артуровны, она наконец бросила догадки, просто подумав: «Так, сболтнула тетя первое, что ей на язык пришло».
Не дружба, а какое-то странное влечение и связь тем не менее образовались между госпожой Ламбер и барышней Прозоровой. Катеньку это томило и вместе с тем привлекало. Она стремилась к тетке – и ей было стыдно, как будто она участвовала в каком-то нехорошем секретном деле.
Сережа из Москвы скоро вернулся, так же неожиданно вызванный, как и отосланный. В Москве ему решительно нечего было делать. Близких и знакомых у него там не было, старую столицу он не любил, и тем не менее возвращался он оттуда без особенной радости. В первый же день приезда, разговаривая с сестрой, он говорил:
– Меня возмущает такое обращение со взрослым человеком: поезжай в Москву, возвращайся обратно, делай то, говори это, будто какая-то пешка. Кажется, никто моим начальством этих старых дев не ставил, и если я исполню их желание, то только из любви к отцу, которого, опять-таки из любви к нему, и постараюсь освободить от их влияния.
Катенька задумчиво ответила:
– Они нам непонятны, Сережа, но безусловно имеют какую-то силу. Отец, по-моему, стал гораздо спокойнее, он несколько утешился. А наша враждебность к ним, может быть, происходит только от нашего непонимания.
– Тебя ли я слышу, Катерина? Неужели за эти десять дней они оплели и тебя?