– Не может быть, чтобы вы были не вы. Вы только забыли, правда? Зачем же иначе вы так похожи, зачем вас зовут Машей, зачем у меня так бьется сердце?
– Я не знаю.
– И зачем тогда этот китайский соловей, который вторично приходит ко мне?
– Эта игрушка не китайская. Я ее привезла из Швейцарии. У меня никого не было в Китае и я не настолько богата, чтобы покупать такие дорогия вещи.
– Не надо говорить нарочно!
– Я говорю правду.
Больной приподнялся и, взяв за руку гостью, долго смотрел ей в лицо, не утирая бегущих слез.
– Так похожи, так похожи!
Марья Львовна бегло улыбнулась и спросила:
– Вы очень любили эту Машу Королькову?
Тот молча кивнул головою.
– Я тоже… очень любила и люблю одного человека, который теперь на войне… и это – не муж мой…
– Николай Сергеевич Дернов?
– Да. Откуда вы знаете?
– Вы сами сказали.
– Да, да… что я хотела сказать? да… мне вас очень, очень жалко. Если бы это не было смешно, я бы расплакалась вместе с вами. Я так понимаю вас, будто сама была той девушкой, которую вы любили. И знате что? Если воспоминания вам дороги и не тяготят вас, сохраните эту коробочку на память уже обо мне, хотя она и швейцарская. Право, птичка совсем не так плохо поет!
Она тронула ключ, выскочила зеленая пташка и залилась, вертя хвостом, под выведенными по золоту розами. Оба слушали молча. Когда крышка хлопнула, Хохлов снова взял за руку гостью и нерешительно произнес:
– Благодарю вас, но я попрошу вас, покуда я здесь, чаще заходить ко мне. Это меня будет радовать больше, чем заводной соловей. Бы так похожи…
– Как швейцарская игрушка на китайскую? Не смейтесь! мы будет говорить о вашей, о моей… о нашей любви… хорошо?
– Хорошо, – ответила Марья Львовна и поцеловала его в лоб. И больному было видно, что глаза у его гостьи вовсе не такие смирные, какими показались сначала.