Лавка древностей. Томъ 2

22
18
20
22
24
26
28
30

— Видѣлъ! повторилъ тотъ. — Да развѣ ты не знаешь, Дэви, что женщины никогда не говорятъ своихъ настоящихъ лѣтъ.

— Это правда, согласился старикъ и глаза его внезапно сверкнули;- можетъ быть, она и старше насъ.

— А я такъ увѣренъ, что старше. Вспомни только, какой старухой она выглядывала: мы съ тобой казались мальчиками передъ ней.

— Это правда, это правда. Она выглядывала совсѣмъ старухой, повторялъ тотъ.

— Ты только вспомни, съ которыхъ поръ она выглядывала такой старухой! такъ можетъ ли быть, чтобы ей было всего 79 лѣтъ, столько же сколько и намъ. съ тобой.

— Да; она, по крайней мѣрѣ, лѣтъ на пять была старше насъ, кричалъ глухой.

— Лѣтъ на пять! Что ты, что ты! На десять, вотъ это вѣрно. Ей было добрыхъ 89 лѣтъ! Теперь я припоминаю, когда умерла ея дочь. Такъ, такъ! Ей навѣрно 89, а все-таки хотѣлось, чтобы ее считали десятью годами моложе насъ. О, суета суетъ!

Глухой старикъ не отставалъ отъ своего товарища и оба они еще долго распространялись на эту благодарную тему и приводили массу доказательствъ — по ихъ мнѣнію вѣскихъ, но въ сущности весьма сомнительныхъ, что старухѣ ужъ не 89 лѣтъ, какъ они было утверждали, а чуть не всѣ сто. Когда они, наконецъ, къ обоюдному удовольствію рѣшили этотъ вопросъ, могильщикъ съ помощью товарища поднялся съ своего мѣста.

— Здѣсь сидѣть сыро, а мнѣ надо беречься до лѣта, сказалъ онъ, собираясь уходогь.

— Что такое? спросилъ Давидъ.

— Ну да и глухъ же онъ, бѣдняга! До свиданія, сказалъ онъ дѣвочкѣ и заковылялъ домой.

— Ахъ, Боже мой! Какъ онъ сдался! Совсѣмъ становится старикомъ, замѣтилъ глухой, глядя ему вслѣдъ.

И они разстались, каждый при своемъ мйѣніи: товарищъ-де куда какъ слабѣе и хилѣе его самого, и вполнѣ успокоенные своей выдумкой относительно возраста Бэкки Морганъ, смерть которой уже не должна была ихъ пугать. «У нихъ, молъ, еще цѣлыхъ 10 лѣтъ впереди!»

Дѣвочка постояла еще немного, поглядѣла на глухого старика, — тотъ, выбрасывая землю лопатой и поминутно останавливаясь, чтобы откашляться или перевести духъ, не переставалъ бормотать про себя съ видимымъ самодовольствомъ, что «могильщикъ крѣпко, крѣпко постарѣлъ», — и пошла, задумавшись, прочь. Проходя по кладбищу, она совершенно неожиданно набрела на учителя, грѣвшагося на солнышкѣ — онъ сидѣлъ на зеленой могилкѣ съ книгой въ рукахъ.

— Вы здѣсь, Нелли! обрадовался онъ и закрылъ книгу, — Какъ хорошо, что вы вышли на чистый воздухъ, а то я ужъ боялся, что вы опять сидите въ церкви.

— Почему же вы боитесь? Развѣ тамъ не хорошо? спрашивала дѣвочка, садясь подлѣ него.

— Нѣтъ, нѣтъ; я этого не говорю. Мнѣ только хотѣлось бы, чтобъ вы иной разъ были повеселѣе. Отчего вы качаете головой и такъ грустно улыбаетесь?

— Вовсе не грустно. Если бы вы знали, какъ у меня легко на сердцѣ, вы бы этого не говорили. Не глядите же на меня съ такимъ состраданіемъ, какъ будто у меня и въ самомъ дѣлѣ горе на душѣ. Нѣтъ, кажется, въ мірѣ человѣка, который былъ бы счастливѣе меня въ настоящее время.

И она съ чувствомъ нѣжной, глубокой признательности ваяла его руку и сжала ее своими обѣими маленькими ручками.

— Все отъ Бога! промолвила она послѣ нѣкотораго молчанія.