Лавка древностей. Томъ 2

22
18
20
22
24
26
28
30

— Тсс! И старикъ торопливо замахалъ рукой, глядя черезъ плечо. — Ни слова! ни о томъ снѣ, ни о бѣдствіяхъ, которыя мы изъ-за него вынесли. Здѣсь не можетъ быть сновъ, они не смѣютъ приближаться къ такимъ мирнымъ мѣстамъ. Надо отгонять отъ себя подобныя мысли, иначе онѣ будутъ насъ преслѣдовать. Впалые глаза, втянувшіяся щеки — холодъ, голодъ, мокрота и, хуже всего, тѣ ужасы… мы должны забыть обо всемъ этомъ, если только хотимъ жить покойно.

— Господи! Благодарю Тебя за эту перемѣну въ дѣдушкѣ, мысленно помолилась дѣвочка.

— Я буду терпѣливъ, послушенъ; я буду очень тебѣ благодаренъ, если ты меня оставишь здѣсь. Только ты не прячься отъ меня, милая Нелли. Боже сохрани, если ты вздумаешь тайкомъ уйти оть меня! Позволь мнѣ, родная, быть всегда около тебя; право же, я сдержу свое слово.

— Мнѣ уйти тайкомъ отъ васъ, это была бы хорошая шутка, нечего сказать! — Чтобы успокоить старика, дѣвочка старалась казаться веселой. — Знаете ли что, дѣдушка? Мы вотъ устроимъ себѣ садикъ — славное мѣсто, не правда ли? и будемъ съ завтрашняго дня работать здѣсь съ вами.

— Вотъ отличная мысль пришла тебѣ въ голову! Смотри же, Нелличка, завтра же и начнемъ.

Надо было видѣть, съ какимъ наслажденіемъ онъ принялся за дѣло на слѣдующій день. Могилки, у которыхъ они работали, не возбуждали въ немъ ни единой мрачной мысяи. Они выпололи сорныя травы, подчистили кустарники, сравняли дернъ и вымели опавшіе листья. Въ самомъ разгарѣ работы Нелли увидѣла, случайно поднявъ голову, что неподалеку, на изгороди, сидитъ баккалавръ и молча слѣдитъ за ними.

— Хорошее дѣло вы затѣяли, сказалъ онъ, отвѣчая на поклонъ Нелли, — Неужели вы все это сдѣлали нынче утромъ?

— Это сущая бездѣлица въ сравненіи съ тѣмъ, что мы собираемся сдѣлать, отвѣчала дѣвочка, опустивъ глаза.

— Ну что-жъ! Помогай вамъ Богъ! А скажите пожалуйста, вы хотите расчистить только дѣтскія могилки? спросилъ баккалавръ.

— Въ свое время дойдемъ и до другихъ, тихо проговорила дѣвочка, отвернувшись въ сторону.

Не знаю, съ умысломъ ли она выбрала это мѣсто, или случайно, — можетъ быть, ее привлекла къ этимъ могилкамъ ея естественная симпатія къ дѣтямъ, — но это само по себѣ незначительное обстоятельство, на которое старикъ сначала не обратилъ вниманія, теперь поразило его. Онъ безпокойно оглянулся на могилки, потомъ посмотрѣлъ на дѣвочку, притянулъ ее къ себѣ, прижалъ къ сердцу и сталъ просить, чтобъ она отдохнула. Казалось, что-то давно забытое зашевелилось у него въ мозгу и эта безпокойная мысль не исчезла тотчасъ же, какъ бывало съ нимъ прежде и въ болѣе серьезныхъ случаяхъ, но назойливо возвращалось къ нему и въ этогь день, и въ слѣдующіе дни. Какъ-то разъ, когда они, по обыкновенію, вмѣстѣ работали, дѣвочка замѣтила, что онъ все оборачивается и тревожно смотригь на нее — либо его томило какое-то неразрѣшимое сомнѣніе, либо онъ силился сосредоточить разсѣянныя мысли, — и попросила его сказать, что его безпокоитъ. «Нѣтъ, нѣтъ, ничего», отговаривался старикъ и тутъ же положилъ къ себѣ на руки ея головку и сталъ гладить ее по прелестной щечкѣ, приговаривая, что теперь, молъ, она съ каждымъ днемъ становится крѣпче и здоровѣе и что скоро, скоро она уже будетъ женщиной.

XVIII

Съ той поры старикъ не зналъ покоя. Въ душѣ его поднялась тревога о ребенкѣ, которая никогда ужъ болѣе его не покидала. Въ человѣческомъ сердцѣ есть странныя, удивительныя струны: онѣ безмолвствуютъ, не смотря на самыя страстныя усилія извлечь изъ нихъ звуки, и вдругъ, повидимому, ни съ того, ни съ сего, отъ малѣйшаго, случайнаго прикосновенія зазвучатъ. Въ самомъ дѣтскомъ, первобытномъ умѣ есть запасъ мыслей, которыя обнаруживаются неожиданно, подъ вліяніемъ какого нибудь пустяшнаго обстоятельства, по самому ничтожному поводу, и которыя никакъ нельая вызвать искусственнымъ образомъ. Такъ открывались великія истины — случайно, когда у открывателя на умѣ было совсѣмъ иное, ничего общаго съ великими открытіями не имѣющее. Послѣ описаннаго нами незначительнаго происшествія на могилѣ, старикъ точно прозрѣлъ: передъ его умственнымъ окомъ воочію предстала вся привязанность, все самоотверженіе ребенка; онъ только теперь понялъ, что перенесла Нелли изъ-за него, и до чего довели ее эти мученія. Во время ихъ многострадальческаго странствованія, онъ мало обращалъ вниманія на свою измученную спутницу: если она испытывала лишенія, тѣ же самыя лишенія испытывалъ и онъ; тогда онъ скорбѣлъ о себѣ не менѣе, чѣмъ о ней. Теперь же онъ безпокоротно забылъ о своей собственной особѣ и уже никогда болѣе не думалъ о своихъ удобствахъ. Всѣ его мысли были заняты одной горячо любимой внучкой. Онъ всюду слѣдовалъ за ней, чтобы ей можно было, когда она устанетъ, опереться на его руку; по вечерамъ онъ сидѣлъ противъ нея у камина и долго, долго глядѣлъ на нее, пока она не подниметъ на него глазъ и не улыбнется по-старому; онъ тайкомъ отъ нея справлялъ кое-какія домашнія работы, которыя были бы ей не подъ силу, и часто по ночамъ вставалъ съ постели, подкрадывался къ ея кроваткѣ, чтобы прислушаться къ ея дыханію, и по цѣлымъ часамъ сидѣлъ на корточкахъ, лишь бы только прикоснуться къ этой дорогой ручкѣ.

Всевышній, передъ которымъ открыты всѣ сердца людскія, видѣлъ, какія надежды, какія опасенія роились въ этомъ разстроенномъ мозгу, какая безконечная любовь переполняла это старческое сердце, какъ измѣнился бѣдный старикъ.

Прошло нѣсколько недѣль. Повременамъ дѣвочка чувствовала себя до такой степени слабой, что цѣлые вечера проводила лежа на кушеткѣ у камина. Учитель приносилъ книги и читалъ ей вслухъ; иногда заходилъ и баккалавръ и тоже принималъ участіе въ чтеніи. А старикъ, бывало, сидитъ и слушаетъ, хоть и мало понимаетъ, и не отрываетъ глазъ отъ дѣвочки; если она улыбнется и, подъ вліяніемъ чтенія, личико ея просвѣтлѣетъ, онъ хвалить книгу: она ему нравится. Когда же баккалавръ разсказываетъ какую нибудь исторію, и старикъ видитъ, что она заинтересовала дѣвочку, онъ всѣми силами, хотя и съ большимъ трудомъ, старается ее запомнить; случалось даже, что онъ выбѣгалъ за уходившимъ гостемъ въ сѣни и просилъ его повторить эту исторію для того, чтобы онъ могъ еще разъ разсказать ее внучкѣ и тѣмъ вызвать улыбку на ея личикѣ.

Но эти вечернія собранія рѣдко повторялись: дѣвочка предпочитала быть на чистомъ воздухѣ и очень любила прогуливаться по своимъ безмолвнымъ, торжественнымъ садамъ. Кромѣ того ей часто приходилось покаэывать церковь туристамъ. Не смотря на неподходящее время года, посѣтители являлись чутъ не каждый день: одни передавали другимъ о чудномъ ребенкѣ, видѣнномъ ими въ церкви, и тѣмъ возбуждали любопытство. Старикъ слѣдовалъ за ними въ нѣкоторомъ отдаленіи и съ любовью прислушивался къ милому голосу, а когда, по окончаніи осмотра, путешественники, простившись съ Нелли, удалялись изъ церкви, онъ шелъ за ними, или стоя у воротъ съ непокрытой головой, поджидалъ, когда они пройдутъ, чтобы услышать, что они скажутъ о его дорогой дѣвочкѣ. Всѣ, безъ исключенія, восторгались ребенкомъ, ея умомъ и красотой, и онъ гордился этивій похвалами. Но между этими благосклонными отзывами слышались и иныя слова, больно отзывавшіяся въ его сердцѣ и заставлявшія бѣднаго старика безутѣшно рыдать гдѣ нибудь въ уединенномъ уголкѣ. Увы! даже чужіе люди, чувствовавшіе къ дѣвочкѣ лишь мимолетное влеченіе — недальше какъ черезъ недѣлю, они совсѣмъ забудутъ о ея существованіи, — и тѣ замѣчали въ ней что-то особенное, жалѣли ее. Уходя, они таинственно перешептывались между собою, и грустно звучалъ ихъ голосъ, когда они прощались съ старикомъ.

И въ томъ участіи, которое деревенскіе жители, всѣ до одного полюбившіе бѣдную Нелли, выказывали ей, проглядывало то же скорбное чувство, которое росло съ каждымъ днемъ. Даже шалуны-школьники чуяли что-то неладное и заботились о ней и если, бывало, самый забубенный изъ нихъ, идя въ школу, не встрѣтитъ ее на обычномъ мѣстѣ, онъ непремѣнно свернетъ съ дороги и подойдеть къ рѣшетчатому окошечку узнать о ея эдоровьѣ. Если она сидитъ въ церкви, они потихоньку заглянуть въ открытую дверь, но не смѣютъ заговорить, ждутъ, чтобы она сама подошла и обратялась къ нимъ. Это всеобщее сочувствіе и уваженіе къ дѣвочкѣ ставили ее въ глазахъ школьниковъ неизмѣримо выше всѣхъ ихъ.

По воскресеньямъ церковь бывала переполнена молящимися. Все это былъ простой народъ: замокъ, въ которомъ когда-то жилъ владѣлецъ съ своей семьей, представлялъ заброшенную развалину и на семь верстъ въ окружности не было ни одной помѣщичьей усадьбы. И до начала службы, и по окончаніи ея, всѣ прихожане толлились на паперти около Нелли, считая своимъ долгомъ подойти къ ней — кто съ поклономъ, кто съ наилучшими пожеланіями, а кто и съ небольшимъ подаркомъ, принесеннымъ издалека. Дѣти терлись у ея подола и ни одинъ крестьянинъ — даже самый грубый изъ нихъ, — не проходилъ мимо безъ того, чтобы не обратиться къ ней съ добрымъ словомъ.

Нелли особенно ласкала тѣхъ дѣтокъ, которыхъ въ первый день по прибытіи своемъ въ эту деревню застала гуляющими на могилкахъ. Маленькій мальчикъ, разсказывавшій ей о своемъ умершемъ братцѣ, былъ ея любимецъ, ея дружокъ; онъ часто сидѣлъ вмѣстѣ съ ней въ церкви и не разъ лазилъ съ ней на колокольню. Для него не было большаго удовольствія, какъ поддерживать ее — по крайней мѣрѣ, онъ воображалъ, что поддерживаетъ ее, — взбираясь по лѣстницѣ.

Какъ-то разъ, когда она читала въ своей часовнѣ, вдругъ вбѣжалъ туда мальчикъ, весь въ слезахъ. Бросившись къ ней, онъ крѣпко обвилъ ея шею своими маленышми ручонками и съ минуту жадно всматривался въ ея лицо.