Поняв, что я прочитал эту фразу, Ленгдон почувствовал себя очень неловко и поспешно выдернул лист из машинки.
— Не смотрите туда! Я просто пошутил… — скомкав лист в плотный шарик, он швырнул его в корзину.
— Это цитата? — спросил я.
Он кивнул и сменил тему.
— Вы считаете, это сделал Помрой?
— Убил Роудса? Полагаю, да. Но если он собрался убить сенатора, то почему воспользовался собственной взрывчаткой? Это сразу привлекло внимание к нему.
— Доступ к взрывчатке имел кто угодно.
— Да, но… — тут мне в голову пришла новая мысль. — Только Помрой знал, насколько эффективна одна упаковка взрывчатки. Любой другой побоялся бы использовать подобную штуку.
Ленгдон нахмурился.
— Мысль правильная, но…
— Что?
— Но мне кажется, Помрой днем рассказал о взрывчатке всем.
Я застонал.
— Вы уверены?
— Ну, не совсем. Хотя думаю, он рассказывал.
— А не кажется вам все это странным? — Я попробовал другой вариант. — Почему вдруг ему захотелось рассказать о взрывчатке в таких деталях?
Мы поговорили про убийство, про Элен и про политику около часа. Ленгдон оказался милым человеком, но вел себя уклончиво. Было что-то, что я не совсем понимал: он походил на айсберг, скрывал больше, чем рассказывал, и, вообще, оказался крепким орешком. В конце концов, рассеяв все его сомнения насчет Элен, я вышел и спустился по лестнице.
В гостиной я нашел Элен и миссис Роудс, бледную, но спокойную; они разговаривали с крупным грубоватым мужчиной, который, как потом выяснилось, оказался Джонсоном Ледбеттером, губернатором штата, сенатором от которого был Роудс.
— Я приехал, как только смог вырваться, миссис Роудс, — сказал он с теплотой, характерной для жителей Среднего Запада, и взял руки миссис Роудс в свои; в глазах его светилась собачья преданность.
— Ли это было бы приятно, — сказала миссис Роудс. — Завтра на похоронах вы скажете несколько слов?