— Да. Сейчас она разговаривает с мужем, они ждут их адвоката.
— Она, должно быть, бледна, но глаза сухие?
— Я не смотрел.
— Да, кстати, кто их адвокат?
— Новый сенатор… губернатор. Он только что приехал из Талисман-сити.
— Он собирается заняться этим делом?! — Я был удивлен. Сенаторы, насколько мне известно, не ведут уголовных дел.
— Нет, хотя намерен направлять юридические действия. Но нас это не беспокоит, — на этом наш разговор завершился.
Мне ничего не оставалось, как заняться статьей. Я нашел пачку бланков с грифом «Сенат Соединенных Штатов», взялся за карандаш и принялся за репортаж для «Глоуб». Мне предстояло изложить историю миссис Роудс о детстве Камиллы Помрой, описать отношения между сенатором и обвиняемым, обстоятельства ареста и внешний вид Помроя, бледного, но с сухими глазами, которого уводит полиция, а он энергично протестует и настаивает на своей невиновности.
Но, взявшись за работу, я понял, что дело отнюдь не закрыто. Сейчас, вновь возвращаясь к этим событиям, я не могу уверенно сказать, почему в тот момент у меня возникло сомнение, почему я решил, что наиболее вероятный кандидат в убийцы этого преступления не совершал. Я не отношусь к числу тех постоянно во всем сомневающихся, которые убеждены, что наиболее очевидный подозреваемый никогда не бывает виновен. Мое уважение к человеческой безупречности не столь велико. В большинстве преступлений, связанных с насилием, именно на виновника обычно падает основное подозрение… Хотя профессиональные авторы криминальных романов и утверждают обратное. Просто Помрой никак не устраивал меня в качестве преступника.
Добравшись до середины своих заметок, я остановился и осмотрел ярко освещенную пустую комнату. В камине лениво теплился огонь, вдали завывал ветер. Слова «охота за бумагами» все время крутились у меня в голове. Кто-то в доме знал имя убийцы или, по крайней мере, подозревал его. Кто-то пытался навести меня на след этих бумаг, на след Руфуса Холлистера. Этим человеком наверняка являлась миссис Роудс, женщина совсем не такая простая и прямолинейная, какой она пыталась прикинуться. Правда, записка не утверждала, что Руфус — убийца, в ней только говорилось, что у него есть ключ к убийству, хотя он мог этого даже не знать. Бумаги… Я нахмурился, но это не помогло. Каждый раз, когда я пытался разгадать головоломку, мои мысли рассеивались и становились какими-то легкомысленными, я начинал думать о вещах, не имеющих никакого отношения к делу. Работать было совершенно не с чем, никаких реальных фактов, никаких подсказок, кроме письма, оставалась только интуиция, которую мои друзья ценили ниже среднего, и мое знание участников — довольно незначительное, если не сказать ничтожное.
Допустим, Руфус вместе с сенатором замешан в какой-то афере. Я был почти уверен, что он пробрался в кабинет в надежде отыскать там документы, которые так хорошо запрятали, что даже полиция не сумела их найти. Поскольку Уинтерс не скрывал, что забрал из кабинета все папки, то только человек, очень тесно связанный с делами сенатора, мог знать, где искать спрятанные бумаги. А кто лучше всех знал его дела? Холлистер и миссис Роудс. Холлистеру что-то было нужно, Холлистер знал, где искать, у Холлистера была возможность это сделать. Так что, вполне возможно, он ею воспользовался и обезопасил себя.
Обезопасил? От чего?
Я решил заняться делом и сунул заметки в карман. Все равно статью в «Глоуб» до рассвета не передать. А к тому времени могут появиться свежие новости.
Я поднялся к Руфусу. В конце коридора все еще висело одеяло, хотя дверь уже починили и крепко заперли, так что в дежурстве полицейского в штатском отпала надобность. Я очень осторожно постучал в дверь. Ответа не было. Не желая беспокоить других обитателей дома, я повернул ручку и открыл дверь.
Холлистер сидел за столом и, казалось, работал. Тихонько закрыв за собой дверь, я подошел к столу и сказал:
— Интересно, не знаете ли вы… — но тут меня заставил замолчать вид крови.
Кровь залила его лицо, рубашку, стол, только пишущая машинка оставалась относительно чистой.
Он был мертв, убит выстрелом в правый висок. Пистолет, изящная вещичка, отделанная перламутром, слабо поблескивал на полу недалеко от его правой руки.
Первым моим порывом было опрометью выбежать из комнаты. Вторым — позвать полицейского в штатском, охранявшего дом снаружи. А третьим, которому я и последовал, — желание обыскать комнату.
Я немало удивился собственному спокойствию, когда коснулся руки трупа, чтобы проверить, остыл ли он. Не тут-то было — его убили совсем недавно. Я взглянул на часы — они показывали час девятнадцать минут. Известны рассказы о том, что часы имеют таинственное свойство останавливаться, когда умирает их владелец… Но эти весело тикали, спеша минут на пять.
ebooksa