Когда тело вынесли, в доме воцарилось странное спокойствие. Полицейские, фотографы и сыщики как-то тихо исчезли, оставив свидетелей наедине с Уинтерсом и охраной.
В пять утра меня пригласили в столовую.
Уинтерс с налитыми кровью глазами и спутанными волосами уныло пялился на толстую пачку свидетельских показаний. Весь этот труд проделала его секретарша, переводившая дух с блокнотом и карандашом в руках.
Он что-то проворчал, когда я поздоровался и сел. Потом спросил меня, когда я обнаружил труп. Я сообщил.
— Вы прикасались к чему-нибудь в комнате?
— Только к руке покойного, к его запястью, чтобы выяснить, мертв ли он и как давно.
— Когда мы приехали, тело оставалось в прежнем положении?
— Да.
— Что вы делали в комнате Холлистера среди ночи? — его усталый голос оставался сухим и безликим.
— Хотел кое о чем его спросить.
— О чем?
— Насчет записки, которую получил сегодня утром.
Уинтерс удивленно взглянул на меня.
— Какой еще записки?
Я протянул ему бумажку. Он быстро пробежал ее глазами.
— Когда вы ее нашли? — голос его звучал холодно.
— Сегодня утром во время завтрака… вернее, вчера утром.
— Почему вы мне про нее не сказали?
— Потому что решил — это мистификация. К тому же я считал, что будет еще масса времени, чтобы передать ее вам. Я представления не имел, что вы уже решили арестовать Помроя.
Это был хорошо рассчитанный удар ниже пояса. Уинтерс нахмурился.