— Я тоже надеюсь…
Но я-то знал, что неприятности не кончатся. Я предпочитал называть это словом «неприятности», как делают обычно негритянские священники.
— Как держится труппа?
— Все перепутаны до смерти, — улыбнулась Джейн. — Убеждены, что где-то рядом бродит маньяк… Теперь повсюду ходят парами, даже в уборную.
— Что мне всегда нравилось в артистах балета, так это полное отсутствие воображения.
— Иногда мне кажется, что ты недолюбливаешь балетных…
— Видишь ли, я… я… — мычал я, запирая дверь. — Зато тебя я обожаю!
И, изнывая от желания, я кинулся к ней. Прежде чем она успела выразить свое неудовольствие, я уже выскользнул из одежды, мы очутились на полу и занялись игрой в папочку и мамочку, как обычно говаривала Игланова…
Джейн предпочитала старомодную позицию лицом к лицу, без лишних метаний и выкрутасов… Я был с ней полностью согласен, по крайней мере в такую жару, — все прочее требовало гораздо больших затрат энергии. Кончив, мы еще немножко полежали рядом на холодном грязном полу.
— Нам не следовало этого делать, — наконец протянула Джейн.
— Но почему? Мы и так пропустили целую ночь. По крайней мере я.
— Я тоже.
— Ты уверена, что с сенатором у тебя ничего не было?
— С кем?
— С крупным мужчиной средних лет, таким седовласым, краснолицым… Ты с ним говорила на приеме…
— Ах, с ним! Так он — сенатор?
— Ну да.
— Он сказал, что он — брокер, и его зовут Хаскел.
— Надеюсь, деньги ты взяла вперед?
— Не говори гадостей.