— Допустим.
— На самом деле всё было разыграно не хуже, чем в театре. Станиславский и тот бы удивился, насколько режиссура органично совпадала с игрой актёров.
— Выходит, я, сам того не подозревая, оказался между двух огней?
— Я бы сказал меж двух жерновов, те, что, крутясь в разные стороны, способны превратить в пыль кого угодно и что угодно. Вас они только слегка разукрасили и то больше для устрашения, чем для пользы дела.
— Ничего себе, слегка, — состроив гримасу обиды, прикоснулся к груди Илья. — В пору в стационар ложиться, внутри всё так и горит.
— Радуйтесь, что не убили. Хотя, я думаю, избавляться от вас в планы Рученкова не входило.
Никогда ещё Илья не был настолько близок к разочарованию. Презирая предательство, он думать не думал, что когда-либо окажется в роли предаваемого. Отсюда обжигающая боль в груди, словно кто-то взял и ткнул в душу раскалёнными щипцами.
— Получается, я жив благодаря тому, что не сумел отыскать тайник?!
— Правильнее будет сказать, что его содержимого, — не замедлил уточнить Краснов.
— В противном случае из меня бы вынули душу, а вместе с ней и признание?
— Думаю, это ещё впереди.
— То есть?
— Элизабет, разгадав тайну завещания, обратится к вам за помощью. Вы не сможете отказать. И всё начнётся сначала.
— И что мне с этим делать?
— То, что собирались. Сдаваться на откуп врачам, желательно в стационаре.
— А как же Элизабет, архив, реликвии?
— Никуда не денутся. По нашим данным, Лемье намерена пробыть во Франции не меньше месяца, а то и два. Такой срок прозвучал в телефонном разговоре с отчимом.
— Если так, то зачем людям Графа понадобилось вводить меня в заблуждение. В лесу открытым тексом было сказано, что француженка в Москве, в отеле «Националь».
— И вы этому поверили?
— Как не поверить, когда было предложено позвонить на ресепшен и самому расспросить у дежурной.