— Быть или не быть? Вот в чём вопрос. Мы отвечаем — быть, подводя итог наших с вами приключений!
— Чего его подводить? — взяв на себя право выразить мнение присутствующих, произнёс Виктор. — Он здесь, на диване, на столе и даже на полу.
Пройдясь взглядом по картинам, а также разложенным в центре стола иконам, Рученков, взяв с кресла первый попавшийся на глаза футляр, скорее из любопытства, чем из иных побуждений, нажал на кнопку запирающего устройства.
Вспыхнувшему в глазах людей восторгу было суждено стать апофеозом всего, что было пережито за долгие ночи размышлений над тем, что несколько часов назад казалось несбыточной мечтой. Сказка на глазах превращалась в реальность, подтверждением чему стал в виде извивающейся змеи золотой браслет. Россыпь по спине алмазов, украшенная белым золотом чешуя и вставленные вместо глаз два кроваво — красных рубина делали рептилию похожую на символ зла. Казалось, ещё мгновение и змея вцепится в ладонь Рученкова всеми своими многочисленными зубами.
Виктор словно почувствовал спрятавшуюся в браслете энергетику, сунул тот в футляр.
— Змея должна жить в клетке.
— Верно, — поддержал Рученкова Алексей Дмитриевич. — Держать страх на привязи не так просто, как кажется, посему остаётся благодарить судьбу за то, что та перевела всех здесь присутствующих из разряда, привитых в разряд избранных. И поверьте мне на слово, ради этого стоит жить. Не просто жить, а ощущать себя человеком. Имеется в виду человеком с открытой душой и большим сердцем.
Слушая Ростовцева, Илья мог ожидать чего угодно, но только не того, что тот начнёт говорить о «привитых» и «избранных».
Отсюда и реакция.
«Откуда Алексею Дмитриевичу известно о том, о чём говорил отец с сыном за несколько часов до его кончины? И почему тот вспомнил об этом сейчас, когда, казалось бы, всё на сто раз сказано — пересказано? Что это стечение обстоятельств или намёк на то, что все мы связаны одной невидимой нитью?»
Поборов выброс лавы волнений, Илья предпочёл не задавать Ростовцеву вопросов, связанные ни с тайником, ни с архивом, ни с тем всеобщим ликованием, что начало сотрясать сердца тех, кто находился в кабинете. Предчувствие праздника ощущалось во всём: в сверкании глаз, в безудержности смеха, в поздравлениях друг друга, и в особенности тех многочисленных объятий и поцелуев, что захлестнули Веру Ивановну, Ольгу и Лизу.
— Это дело надо обмыть! — воскликнул Виктор. — Вера Ивановна, в этом доме найдётся хоть одна бутылка шампанского? Душа праздника требует, а душу обижать — грех.
— Конечно, — спохватилась Вера Ивановна. — Как я могла забыть!
Поднявшись, хозяйка дома жестом дала понять Илье, чтобы тот шёл за ней.
Подойдя к шкафу, она, распахнув обе створки, указала на стоявший в углу ящик с шампанским.
— Отец припас для такого случая. И ещё он хотел, чтобы Алексей Дмитриевич выкурил сигару, настоящую гаванскую, ту самую что, когда — то подарил ему Александр Иванович.
Голос Веры Ивановны дрогнул. и все подумали, что последуют слёзы, придётся утешать, выражать сочувствие.
Каково же было изумление, когда измученная горем женщина вдруг воскликнула: «Ну что, же вы стоите? Столько лет ждать праздника и вдруг затихли.»
Хохот был сравним с взорвавшейся петардой. Не было только взметнувшихся под потолок огней и возгласов ликования, всё остальное, вплоть до поцелуев и объятий, воспринималось, как неотъемлемая часть всеобщего торжества. И никто с этим ничего поделать не мог, потому что исходило торжество не от ума, не от сердца и даже не от души, ликовал человек, совокупив радость победы с тем, что жило в нём до сих пор.
И только когда Алексей Дмитриевич произнёс: «Господа!»
ebooksa