Существует множество различных привилегий, каждая из которых заслуживает отдельной книги. Ежедневно я учусь чему-то новому и теперь по-новому оцениваю не только свое место в обществе, но и привилегии — а их мне дает даже нечто настолько простое, как физическое здоровье или отсутствие инвалидности. Часто ли мы, просыпаясь поутру, испытываем благодарность за свое здоровье, или за наличие рук, или за способность видеть и ходить? Обычно — нет, по крайней мере до тех пор, пока эти возможности у нас не отнимут и мы не начнем по-настоящему ценить все прелести и привилегии, которые дают нам наши тела. Как человек со здоровым телом, я уверен: магазины, дома, парки и улицы мне доступны. Я могу путешествовать и есть в ресторанах, не задумываясь о том, как попаду в общественный транспорт или пройду через терминал в аэропорту. Но в то же время, имея все эти привилегии здорового тела, я не пытаюсь защищаться или отрицать их, я готов спокойно говорить об этом. Почему? Есть часть меня, которую я ощущаю иначе, так как раса и гендер стали очень политизированными темами. Может быть, это из-за противопоставления хорошее/плохое и нежелания признавать мои привилегии белого человека, ведь если я их признаю, то больше не смогу игнорировать расовое неравенство? Или, возможно, тут что-то совсем другое — то, что мне еще предстоит изучить. Но я понимаю: наличие привилегий здорового тела не означает, что я не испытываю никаких проблем или трудностей, — просто у меня нет
Я предпочитаю думать о привилегиях как о забеге на 110 метров с барьерами. Прежде всего я в самом буквальном смысле обладаю привилегией находиться на трассе, потому что инвалид-колясочник неспособен участвовать в беге с препятствиями и имеет намного меньше возможностей в других атлетических дисциплинах. Значит ли это, что я не рвал задницу на тренировках, не придерживался режима питья и диеты с правильным соотношением питательных веществ (чисто гипотетически, так как в старшей школе я мог съесть тако за несколько часов до забега)? Нет, это всего лишь означает, что у меня есть преимущество, недоступное другим.
Образно говоря, я думаю о привилегиях как о беге с препятствиями, будучи убежден: каждый из нас бежит собственный забег, по своей личной дорожке, к тому же с персональным набором препятствий на пути к финишу. Если сильно упростить, то привилегия белого означает, что цвет моей кожи никогда не станет для меня препятствием, и точно так же привилегия мужчины означает, что препятствием никогда не станет мой пол. Это не значит, что препятствий нет вовсе — что мне не с чем бороться, что я недостаточно тружусь ради успеха, — это значит лишь, что цвет моей кожи никогда не будет работать против меня. В обществе же, построенном на глубоком расовом разделении, отсутствие расового барьера не только не работает против меня, а, напротив, часто помогает мне — так же, как принадлежность к мужскому полу помогает в патриархальной системе.
Если я способен ясно видеть привилегии своего здорового тела, то, вероятно, и привилегии белого человека не такие уж невидимые, как я думал? Может быть, когда я начну смотреть в их сторону,
Приведу несколько примеров привилегий белых и/или мужчин.
Согласно опросу 2018 года, на каждый доллар, заработанный белым мужчиной, приходятся 79 центов, заработанные женщиной. Темнокожая женщина при этом заработает 62 цента, женщина испанского или латиноамериканского происхождения — 54 цента.
Я могу легко найти пластырь «телесного» цвета, более-менее подходящего к цвету моей кожи. (Поприветствуем торговую марку Tru-Colour Bandages, смело прокладывающую путь пластырям и кинезиологическим тейпам в широком диапазоне цветов, соответствующих широкому спектру тонов кожи! #нереклама.)
Я чувствую себя защищенным и не вынужден б
Коуч по антисексизму Джексон Кац на своих тренингах десятилетиями задает мужчинам и женщинам один и тот же вопрос: что вы делаете каждый день, чтобы предотвратить сексуальное насилие? Кац говорит, что почти все женщины в аудитории поднимают руки и легко перечисляют бесконечное множество действий, которые им приходится предпринимать: они не занимаются бегом по ночам, носят с собой баллончик с перечным спреем или слезоточивым газом, запирают двери машины сразу, как только садятся в нее, паркуются в освещенных местах, убеждаются в том, что друг или член семьи всегда знает, где они и куда собираются, и так далее. А что же мужчины? Что, по нашим словам, мы делаем ежедневно, чтобы предотвратить сексуальное насилие? Ничего. Никто не поднимает рук. Трудно поверить, что мир, в котором живем мы, мужчины, и особенно белые мужчины, может выглядеть настолько по-разному в зависимости от тела, в котором мы родились. Эта разница и есть привилегия.
Активистка Дэниель Мускато разместила в Twitter вопрос: «Что вы (женщины) делали бы, если бы для мужчин ввели комендантский час с 9 вечера?» Ответы полились тысячами, и читать их было непросто. Большинство женщин не придумывали ничего необычного; они говорили, что могли бы, например, сходить в магазин или на пробежку, послушать музыку в наушниках, дойти до машины, не зажимая ключи между пальцами в качестве импровизированного оружия, либо получили бы возможность поспать на первом этаже с открытыми окнами. Другими словами, они посвятили бы себя вещам совершенно обычным, которые не должны приносить страх, — тому, чем многие мужчины вроде меня занимаются спокойно и беззаботно каждый день. Стоит отметить, что вопрос Мускато возник вследствие ее общения с другом; она поделилась с ним тем, как ее жизнь изменилась после того, как она совершила каминг-аут как трансгендерная женщина: то, о чем она никогда раньше не задумывалась, теперь стало частью ее ежедневной ментальной и физической нагрузки — более тяжелой для трансгендеров, и особенно Темнокожих трансгендеров, чем для кого-либо другого. О подобном мне рассказывал и трансмужчина и активист Джевон Мартин: будучи рожденным в теле Темнокожей женщины, он находился на пересечении угнетений, характерных для Темнокожих женщин, а когда совершил переход, то начал противостоять другой стороне расизма — в нем, как в Темнокожем мужчине, теперь стали видеть угрозу.
Скажу честно, я практически ничего не знал о немыслимых трудностях и проблемах сообщества Темнокожих транссексуалов. Не так давно у меня появилась возможность взять интервью у транс-активиста Девина Майкла Лоуе, основателя Black Trans Travel Fund, организации, оплачивающей поездки на автомобилях для Темнокожих трансженщин в Нью-Йорке и Нью-Джерси, — благодаря этому они могут пользоваться независимым безопасным перевозчиком. Согласно опросу, проведенному Национальным центром трансгендерного равенства, в котором участвовали более двадцати восьми тысяч респондентов-трансгендеров, около половины (47%) всех Темнокожих опрошенных сообщили, что в прошедшем году с ними обращались недолжным образом, словесно оскорбляли и/или физически атаковали из-за их трансгендерности. Только благодаря общению с трансмужчинами-активистами я узнал: группы, относительно которых привилегирован я, имеют собственные привилегии по сравнению с более маргинализованными группами, и поэтому так важна интерсекциональность в обсуждении этих вопросов.
Люди, похожие на меня внешне, широко представлены в СМИ, в индустрии развлечений, на лидирующих позициях в конгрессе, в Овальном кабинете, в образовательной сфере. Фактически все образовательные институты, в которых я обучался, концентрировались на людях, похожих на меня. У меня не было ни одного педагога из числа Темнокожих или представителей коренного населения с детского сада и до старшей школы, и я даже не задумывался об этом, пока не написал эти строки. Я легко найду детскую книжку, герои которой будут похожи на моих детей, и их семья будет такой же, как наша, но мне придется приложить усилия, чтобы подобрать книги с более разнообразными героями и историями.
Также я могу иметь (в основном) позитивные отношения с полицией. На самом деле однажды, осенью 2014 года, после убийства Майкла Брауна в Фергюсоне я ехал домой и увидел, как полиция забирает Темнокожего мужчину. И решил остановиться на противоположной стороне улицы. Я точно еще не знал, что планирую делать, — возможно, снял бы видео или даже вмешался бы, если происходящее пойдет по худшему сценарию; правда, кто я такой, чтобы хотя бы задумываться о том, чтобы вмешаться? И вот он — верный признак привилегий белого. Видите ли, когда этого афроамериканца остановили, еще до того как полностью затормозить, он опустил стекло и помахал своими документами, словно белым флагом. Я никогда не видел подобного прежде, и это поразило меня. Знаете, о чем я думаю, когда меня задерживают? Моя первая мысль всегда: «Надеюсь, я смогу выкрутиться». Таким образом, я надеюсь, что сумею избежать штрафа, хотя в большинстве случаев сам виноват и заслужил его. В тот момент я понял: когда я надеюсь выбраться из истории без штрафа, афроамериканцы из такой же истории надеются выбраться ЖИВЫМИ. По счастью, тому мужчине это удалось.
Той ночью мои привилегии, касающиеся отношений с полицией, стали для меня очевидны. Я вернулся домой и написал твит о том, чему был свидетелем, и о том, что мы, как белые люди, ответственны за поддержку движения Black Lives Matter. Я не читал никаких книг, не изучал тему белого превосходства и сложную историю полиции, не говоря уже о многогранной истории нашей страны, о вопросах белого мессианства или белой исключительности. И когда посыпались комментарии, обвиняющие меня в расистском и ужасном высказывании о том, что жизни темнокожих важны, — ведь и синие жизни, и все прочие тоже важны, — я растерялся. Казалось бы, все правильно, да? Жизни полицейских важны, и, конечно, остальные жизни важны, ведь так? Я хотел бы сказать, что проигнорировал все эти комментарии либо подробно и аргументированно ответил на каждый из них, но нет. Вместо этого я запаниковал, потому что люди называли меня расистом, и это оказалось новым для меня опытом, я сразу почувствовал, будто сделал что-то неправильно или меня неверно поняли. Так что я ответил, что синие жизни, как и все прочие, безусловно, важны. Но в своем невежестве я тогда не понимал, насколько проблемными и расистскими были мои слова в поддержку движения Black Lives Matter.
Мой телефон зазвонил — это был Джейми. Он видел мои твиты и сказал: «Я вижу, что ты делаешь правильно, и вижу, где твоя ошибка». Он объяснил, что мое желание быть миротворцем основано на искаженном представлении о мире. Доктор Мартин Лютер Кинг — младший говорил: «Истинный мир — это не просто отсутствие напряжения: это присутствие справедливости». Моя идея мира, идея белого мужчины, часто фокусировалась на отсутствии конфликта или напряжения, даже в вопросах, не касающихся расы. Джейми терпеливо и с любовью принялся растолковывать мне все это. Ведь, например, если проводится сбор средств на борьбу с раком груди и спортивные команды надевают розовые джерси, чтобы показать свою озабоченность этой проблемой, мы не выходим на поле с плакатами и не кидаемся на спортсменов с криками, что рак простаты тоже важен! И когда дом нашего соседа горит и на помощь приезжает пожарная команда, мы не выбегаем из своих (не горящих) домов и не орем, что нам тоже нужны ресурсы, которые получает наш сосед. Нам необходимы пожарные шланги! Нам требуются пожарные! Нет, они нам не требуются, потому что наши дома не горят — горит дом соседа! Я надеюсь, что, независимо от ваших политических взглядов или любимых источников новостей, такое разъяснение поможет навести мосты между политическими идеологиями и фундаментальными правами человека. Мне дорого обошлось осознание этого: говоря о том, что жизни темнокожих важны, мы не утверждаем, что они важнее жизней полицейских или всех остальных. Мы просто соглашаемся с тем, что все жизни не могут иметь значение, пока значение не будут иметь жизни темнокожих.
На заре своей карьеры я проходил кинопробы на роль в сериале «Университет», несколько сезонов которого потом показал канал ABC Family. Кинопробы — это одна из последних стадий кастинга, когда актер играет перед аудиторией, состоящей преимущественно из уставших и скучающих менеджеров и возбужденных режиссера и продюсера, которые совместно решают, подходит он или нет. Помню, агент сказал, что я в фаворитах и мне просто нужно зайти и показать все свои возможности. Все прошло наилучшим образом, и я ушел с ощущением, что роль уже моя. Зазвонил телефон. Это были мой агент и менеджер, и звонить мне одновременно они могли по двум причинам: новости были либо очень-очень хорошими, либо совсем плохими. На этот раз определенно было последнее. Я не получил роль, хотя и считался основным претендентом на нее. Объяснили мне это так: «Если честно, руководство канала считает, что ваши брови будут слишком сильно выделяться в кадре».
Агент и менеджер затем прямо спросили меня, не готов ли я подровнять и немного выщипать свои брови, потому что это поможет мне получать подобные роли в будущем. Какие именно «подобные роли»? Я не мог сформулировать это тогда, но сейчас могу. Роли, исполнять которые должны традиционные белые парни. Чувствуете иронию? Я белый. Но для Голливуда — недостаточно белый. Черты моего лица слишком неоднозначны для стандарта белизны киноиндустрии, и в результате меня чаще приглашали пробоваться на роли испанцев, латиноамериканцев или выходцев с Ближнего Востока.
Одной из первых сыгранных мной ролей стала роль иракского принца в сериале начала 2000-х годов «Военно-юридическая служба» (JAG). Я помню, как пришел на кастинг и увидел там еще около десятка других парней — все с Ближнего Востока. Догадайтесь, кого взяли на роль? Белого парня. Когда я спросил, должен ли научиться разговаривать с иракским акцентом, продюсеры сказали моему менеджеру, что нам не следует беспокоиться, ведь мой герой «американизирован». Однако угадайте, что они сделали через несколько месяцев, когда серия вышла на экраны? Заменили мой голос. Взяли голос мужчины с Ближнего Востока и наложили его на мой, так что в кадре появилось мое лицо с его голосом.
Я до сих пор помню, как больно мне было слышать всего несколькими годами ранее о том, что мои брови слишком отвлекают и что я не укладываюсь в рамки традиционного блондинистого и голубоглазого стереотипа, который хотели видеть в этой роли телевизионные боссы. И могу себе представить, каково актерам ближневосточного происхождения, с трудом получившим шанс попробоваться на роль принца (прекрасная пауза между обычными для них образами террористов и исламских экстремистов) и обнаружившим, что эту роль забрал совсем не ближневосточный человек, белый мужчина. Это пример отбеливания, которое практиковалось на протяжении всей истории США и, конечно, существует до сих пор, в том числе в Голливуде.
Наши учебники скрывают истинное прошлое нашей страны и факты массового насилия, которому подвергались Темнокожие, коренные народы и другие небелые люди со стороны белых колонизаторов. Вот почему День Колумба — это государственный праздник, а День коренных народов является официальным праздником лишь в шести штатах. Вот почему День освобождения рабов практически никто не отмечает за пределами афроамериканского сообщества. Фактически я только недавно узнал, что настоящий день независимости нашей страны — это 19 июня (день освобождения рабов), ведь именно тогда Темнокожие, находившиеся в рабстве, получили гражданские права. В этом году, после того как я узнал об этом, наша компания сделала этот день оплачиваемым выходным для всех сотрудников. Последствия исторических событий и того, что мы до сих пор утаиваем всю правду об угнетении, сказываются в наши дни на всем: начиная с того, какие национальные праздники отмечаются и не отмечаются, как СМИ рассказывают о белых убийцах в сравнении с тем, как они же показывают Темнокожих, совершивших куда менее серьезные преступления (и даже Темнокожих, не совершавших преступлений), и заканчивая высветлением кожи Темнокожих моделей в рекламных материалах бьюти-индустрии, а также предпочтениями голливудских боссов, долгое время принимавших белых мужчин на роли небелых персонажей.
ebooksa