Золотой лев,

Хэл наклонился как можно ниже, потому что ошейник на шее мешал ему двигаться, и начал слизывать пыль и грязь с грязного ботинка надсмотрщика.

"Давай, унижай меня, если тебе от этого станет легче", - подумал Хэл. Я пережил гораздо худшее, чем это.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда их отвели к частоколу из непроходимых колючих кустов, стоявшему у подножия холма. Рабы толкали деревянные тележки вверх и вниз по металлическим рельсам, которые вели в туннели, исчезающие в склоне холма. Повозки, выезжавшие из шахты, были доверху нагружены рудой, которую везли в другое место, где другие рабы с помощью кувалд толкли руду в порошок, который затем можно было просеять под проточной водой в поисках крупинок чистого золота. Пока шла работа, другие рабы зажигали жаровни, наполненные дровами и сухой травой, которые должны были обеспечить и свет, и тепло, когда работа продолжалась до самой ночи.

Повсюду были люди, как черные, так и белые, вооруженные хлыстами, ружьями, дубинками и ужасными ножами панга с широкими лезвиями, они следили за рабами, заставляя их работать усерднее или просто наблюдали за тем, чтобы никто не осмелился припрятать или проглотить золото для себя.

Внутри частокола стоял ряд длинных деревянных хижин с соломенными крышами. Караван остановился перед одной из них. - ‘Вот здесь вы будете жить, - сообщил им Капело. - ‘Это последний дом, который ты когда-либо узнаешь, потому что ты будешь работать здесь до самой смерти. Скоро ваши оковы будут сняты. Это не значит, что вы свободны. Сейчас я напомню вам в последний раз, что любая попытка побега карается смертью. Скоро у вас будет еда. Ешьте хорошо, потому что это единственная еда, которую вы получите до завтрашнего дня. А утром вас отправят на работу.’

Затем с их рук и шей сняли цепи и дали им маленькие деревянные миски с жидкой пшенной кашей, в которой плавали несъедобные куски хрящей. За время пребывания в Капской колонии Хэл усвоил, что человек, принужденный к каторжным работам, никогда не должен отказываться от пищи, какой бы отвратительной она ни была, и он с жадностью поглощал ее, потому что чем меньше времени требовалось для ее поглощения, тем скорее забывал, насколько она отвратительна.

Внутри не было ни кроватей, ни даже коек, только два длинных низких деревянных стола, примерно шести футов шириной, которые тянулись по всей длине хижины. Когда дюжина или около того мужчин из каравана улеглись спать, обстановка казалась почти просторной. И только когда появились еще пятьдесят рабов, потных, обессиленных и измученных своим трудом, и стали протискиваться к столам, расталкивая вновь прибывших, Хэл понял, что теснота здесь такая же ужасная, как и на любом другом невольничьем корабле. Он обнаружил, что прижимается к стене хижины, и ему едва хватает места, чтобы спать на боку, прижавшись спиной к сидящему рядом человеку и прижавшись лицом к глинобитной стене. Он был так сильно прижат, что едва мог пошевелить хоть одним мускулом.

Но это уже не имело значения. Наконец-то он оказался там же, где и Юдифь. На данный момент несколько сотен ярдов, разделявших их, с таким же успехом могли быть и тысячью миль, но он найдет способ преодолеть эту пропасть, найти Юдифь и устроить им побег. Это может занять у него несколько недель или даже, не дай бог, несколько лет. Но он сделает это.

И поставив эту мысль на передний план своего сознания, Хэл закрыл глаза. Ибо если и был еще один урок, преподанный ему в Кейптаунской колонии, то он заключался в том, что сон, как и еда, необходим для выживания.

***

Канюк оказался лицом к лицу с самой строптивой невестой. - Надень это чертово платье, женщина, или ...

- Или что? - Спросила Юдифь. - ‘А что ты будешь делать со своей единственной рукой? Ударишь меня? Я буду избегать тебя. Пусть какой-нибудь раб или кто-нибудь другой держит меня, пока ты будешь хлестать меня кнутом? Это только испортит товар до того, как сеньор Лобо доберется до него. Убьешь меня? Но сколько денег ты можешь заработать на моем трупе?’

- Болтай что хочешь, гордая сука, но ты сейчас не в том положении, чтобы разговаривать. Лобо не нуждается в женщине, с которой не может переспать. Но он всегда находит применение рабу. Когда прозвенит этот свадебный колокол, ты окажешься либо под венцом, либо в шахте. И к черту деньги, стоило бы потерять все до последнего пенни только для того, чтобы увидеть, как ты получишь свое возмездие на конце кнута надсмотрщика.’

Он сел на обитый шелком стул и щелкнул большим и указательным пальцами, чтобы раб принес ему еще вина. - Итак, - проскрипел Канюк. - Через час ты решишь, что тебе больше нравится - долгая роскошная жизнь сеньоры Лобо или отвратительная, грубая и короткая, как у его рабыни. Лично я не понимаю, почему тебе так трудно принять решение. Будь я на его месте, я бы позволил этому пьяному старому развратнику делать все, что ему заблагорассудится, если бы это означало, что у меня будет мягкая постель и полный живот. Но что я могу знать, а?’

***

Частокол, где содержались рабы, охраняли два человека у входа и еще двое патрулировали периметр в противоположных направлениях, пересекая пути друг друга по два раза за обход. Когда один из стражников проходил мимо того места, где Амадода прятались в лунной тени, отбрасываемой гигантским баобабом, один из туземцев бесшумно поднялся на ноги. В руках он держал кнобкерри - дубинку, вырезанную из цельного куска твердой древесины, с узким древком, которое легко было ухватить за один конец, и выпуклой круглой головкой - за другой. Он подождал, пока охранник окажется прямо напротив него, а затем метнул кнобкерри прямо и точно, как стрелу. Она ударила охранника в висок и мгновенно убила его.

Амадода на мгновение появился из тени, подбежал к упавшему человеку, отнес его с ровной, твердой тропы, по которой много лет ступали ноги стражников, и перерезал ему горло, просто чтобы убедиться, что он убрался с дороги.

Через несколько минут появился второй охранник. Он казался озадаченным, глядя то туда, то сюда, явно недоумевая, что же случилось с его товарищем. Он остановился и огляделся вокруг, рядом с укрытием Амадоды. И снова кнобкерри вылетел из тени - с тем же самым результатом.

Люди, стоявшие по обе стороны ворот, ничего не знали о присутствии Амадоды, пока не почувствовали укол острых лезвий копий, которые перерезали им горло. Их тела скатили в колючие кусты, и двое Амадодов заняли свои места, а Аболи повел остальных своих людей к частоколу и, проследив за каждым шагом пути своего капитана, направился прямо к хижине, где спал Хэл.

Появление Аболи в хижине заставило одного или двух рабов проснуться. - Не беспокойтесь, братья мои, - прошептал Аболи на суахили, языке, который понимали почти все народы этой части Африки, даже если это был не их родной язык. - ‘Я ищу белого человека, который прибыл сюда сегодня. Наш хозяин, сеньор Лобо, очень интересуется этим белым рабом и хочет с ним познакомиться. Вы не знаете, где я могу его найти?’