Диагноз доктора Холмса

22
18
20
22
24
26
28
30

Анна тяжело вздохнула:

— Зачем тебе это знать? Мазохизм какой-то, честное слово!

— Мне нужно знать, Аня. Ты сама сказала, что Холмс — редкое чудовище даже по меркам серийных убийц. Я хочу знать, какие ошибки его родителей к этому привели.

Их разговор был серьезным, тяжелым даже. Но Леон все равно чувствовал определенное удовольствие, обращаясь к ней так — она это немногим позволяла. Здесь, в этом доме, этой ночью, связь между ними не казалась уже такой запретной.

— Ходили слухи, что отец бил его, — неохотно признала Анна. — А в качестве наказания использовал голод и изоляцию. Уже построив свой отель, Холмс и сам часто морил своих жертв голодом, запирал их в комнатах с отличной звукоизоляцией до самой смерти. Но Леви Маджетт об этом не знал, он был уверен, что воспитывает хорошего сына. А Холмс сбегал от него в лес, где препарировал животных.

— О чем я и говорю!

— Ты и сам не знаешь, о чем говоришь. Вспомни, что это далекое прошлое. Все знания о Холмсе собирались после его ареста, многие — после его смерти. Он был признан первым серийным убийцей, поэтому высока вероятность, что его стремились подогнать под некий общий канон, только-только зарождавшийся. Плохие родители? Есть. Домашнее насилие? Есть. Жестокость к животным? Есть. Не человек, а пособие получается! Заметь, есть свидетельства, где родители Холмса описываются не такой уж злобной парой. Но даже если все худшее, что им приписывают, было правдой, не это сделало из него маньяка. Воспитание просто придает определенные особенности характеру, оно не меняет суть. В те временя религия имела очень большую власть, в том числе и не самые приятные ее направления. Жестокость к детям была относительна, это тебе не наши дни! Там телесные наказания никого не удивляли. Я не говорю, что это хорошо, просто через это прошло чуть ли не все поколение Холмса. Но замок для убийств и пыток построил только он.

— Я помню — врожденные черты и все такое… Но ты не забывай: у моего ребенка дед — серийный убийца. Как тебе такая наследственность?

— Как и у детей твоего брата, — парировала Анна. — И что, они уже начали щенков резать и белок заживо есть?

Тут Леону нечего было возразить: племянников он любил. Причем гораздо больше, чем этого ребенка, существующего пока только в теории! Любить их оказалось так легко… И если бы кто-то попробовал назвать их убийцами, Леон первым бы дал этому обвинителю лишний повод держать рот закрытым.

Анна мягко сжала пальцами его руку, стараясь подбодрить.

— Не смотри на чужое прошлое, — посоветовала она. — Оно у каждого уникально. Да, на Холмса, возможно, сильно повлияли родители. Но он был не единственным ребенком, и на других они почему-то так не повлияли. А мошенничеству его и вовсе никто не учил, ну и что с того? Каждый делает твой выбор сам, поэтому перестань беспокоиться о том, что еще не случилось, да и не факт, что случится. Смотри, уже поздно… Я постелю тебе в комнате для гостей. Ты удивишься, но она тут есть.

* * *

В опустевшем доме такими громкими кажутся голоса из-за стены. Счастливые голоса, или раздраженные, или спокойные. Обычные. Кого-то зовут обедать. Кто-то злится. Кто-то прощается. Но все это — жизнь, такая простая, доступная всем… а для нее — навсегда потерянная.

Полина Увашева никогда не замечала, какая в их доме хорошая слышимость. А ведь дом дорогой, новый! Как странно… У нее не было ни времени, ни желания замечать. Да и потом, они с Сергеем возвращались в свою квартиру поздно, когда дом уже затихал, они разговаривали и были заняты друг другом, все остальные их просто не интересовали.

Но теперь Сергей исчез, а с ним, кажется, исчезла и она.

Она не помнила первые дни после того, как ей сообщили о его смерти. Того времени просто не было.

Когда Сергей пропал, она не сидела без дела, не могла. Она передала управление компанией заместителям, а сама все силы отдала поиску. Ей тогда твердили всякий бред — про то, что он сбежал с молодой любовницей, что у него есть другая семья. Полина не слушала. Она верила ему, она знала его — и она должна была его найти!

Жаль только, что все это ни к чему не привело. Она не сдавалась, в те дни она спала в лучшем случае четыре часа в сутки, и все равно не справилась. Полина сама поехала на опознание тела, потому что никому не могла доверить такое. Она увидела, что это он, — и увидела все его страдания.

Дальше все было как в тумане. Она будто впала в ступор, ничего не говорила, не реагировала на вопросы. Решив, что с ней все будет в порядке, друзья отвезли ее домой и оставили одну. И вот там она кричала, плакала, кидалась на стены. Она не тосковала о своем муже, как полагалось благовоспитанной вдове, она выла, как животное, она с глухим отчаянием принимала то, что у нее отняли все.