Диагноз доктора Холмса

Он замолчал; ему не хотелось, чтобы Анна знала эту его сторону, и он уже жалел, что упомянул Лидию.

— А что с ребенком? — мягко поторопила его она.

— Да не люблю я его, вот что! Не люблю, понимаешь? Ты еще скажи после этого, что я не псих!

Вот что казалось Леону по-настоящему противоестественным. Он был не из тех, кто сидит и мечтает о детях чуть ли не со старшей школы. Но вместе с тем он был уверен, что, когда у него появятся дети, он будет обожать их. Разве это не та любовь по умолчанию, которая есть у каждого? То скрытое в крови чувство, которое не нужно развивать в себе, оно приходит само?

Оказалось, что нет. Он мог любить брата, мать, даже своего безумного папашу. Но мысль о том, что он станет отцом, никогда его не радовала. Он не забывал, что это навязанное отцовство, и, даже зная, что ребенок в этом не виноват, не мог преодолеть в себе неприязнь.

Разве это не то превращение в монстра, о котором Дима много лет предупреждал его?

Но Анна считала иначе:

— Ты не псих.

— Да ладно! Не пытайся меня оправдать, а?

— Я тебя и не оправдываю, говорю, что думаю. Даже материнский инстинкт имеет не такую абсолютную власть, как принято считать. А отцовский инстинкт и того сложнее. У кого-то он проявляется сразу после объявления новостей — о боже, я стану отцом, открывайте шампанское! Кто-то девять месяцев мечется, как ты, но, увидев младенца, успокаивается. Но некоторые — и это, если верить статистике, большинство — начинают испытывать настоящую любовь лишь через несколько лет, когда ребенок оформляется в уникального человечка. Здесь нет единой нормы для всех. Если мы говорим о каких-то обязанностях, то отец обязан заботиться о ребенке, обеспечивать ему должные условия для жизни. Но любовь? Не пытайся ты вытянуть ее из себя, просто расслабься.

Это было правильно, мудро даже, и тут Леону стоило бы согласиться с ней и ни о чем больше не говорить. Но здесь, рядом с ней, хотелось поступать не правильно, а честно.

— Дело не только в этом, — горько усмехнулся он. — Я не просто равнодушен к этому ребенку. Я, кажется, начинаю ненавидеть его.

— Поподробнее нельзя?

— Он держит меня, я обязан… Обязан что-то делать из-за него, жить определенным образом. Знаешь, еще недавно я был уверен, что подам на развод. Да, мы с Лидией накосячили, нам вообще не следовало сходиться, и жаль, что я понял это так поздно. Но, раз исправить ничего нельзя, нужно как-то жить дальше! Я хотел расстаться с ней, а теперь не могу. Из-за этого ребенка я ничего не могу… жить так, как хочу, расстаться с Лидией и…

И быть с тобой.

Вот что ему хотелось сказать, но он так и не решился, потому что не был уверен, что Анна правильно его поймет. Он и так уже многовато наболтал!

У нее было полное право ужасаться и вопить, что таких подонков земля носить не должна. Однако чайные глаза, направленные на него, были полны лишь сочувствия.

— Ты просто запутался, нет смысла говорить о ненависти. Тебя заставляют делать то, что противоречит твоей природе, и ты переносишь гнев на ребенка. Будет легче, когда он родится.

— А я не хочу, чтобы он рождался! Видишь? Доходит даже до такого!

От злости стало трудно дышать, и он откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. А секундой позже он почувствовал, как Анна касается его руки левой, здоровой рукой. Он посмотрел на нее и обнаружил, что она улыбается.