Очередной круг. Я привалилась плечом к опустевшему деревянному столику, возле которого недавно тряслась молодая девчонка с ворохом цветных объявлений. На какой-то конкурс зазывала, что ли. Меня кольнула зависть – она ушла, а я все еще здесь, хотя могла бы быть дома, если бы не древняя тварь, засевшая у меня в разуме, словно паразит.
– Перестань брыкаться, Ия, – пропела она. – Бесполезно.
На этот раз я ничего не ответила. Просто поползла, надеясь, что не потеряю сознание.
Все плыло, держать равновесие становилось сложнее. Умереть из-за такой мелочи печально.
Сердце пропустило удар, и я полетела вниз. Однако носом землю так и не вспахала – меня подхватили в сантиметре от сугроба и подняли на руки.
– Так и знал, что с тобой что-нибудь да случится, – буркнул Пак. Я определила, что это он, лишь по голосу. Исчезли цвета, очертания… Не было ничего, кроме жесткой ткани, к которой я прижалась лицом. – Эй, не мерзни, слышишь? Постарайся не засыпать. Только не засыпай.
Но я не могла скинуть с себя оковы дремы. Однако перед тем, как провалиться в небытие – готова поклясться на чем угодно, – четко различила лисью морду на месте человеческой головы.
Я очнулась в кладовке, на привычном уже матраце. Рядом на полу стояла кружка с какой-то цветной дрянью – судя по запаху, отдаленно напоминающему порошковый «Аспирин», – на которой была прикреплена мелкая записка на куске разлинованного листа: «Выпей, полегчает. У меня дела, извини, не могу посидеть с тобой. Встретимся с утра:-)».
Фыркнув, я выпила содержимое, смяла бумажку, засунула ее в карман и отправилась в комнату. Часы показывали восемь вечера, мое отсутствие наверняка вызывало вопросы, и растягивать напряжение было не лучшим вариантом. Поэтому я для приличия хлопнула входной дверью, заглянула в гостиную, сообщила, что вернулась, и юркнула к себе.
С утра обнаружился новый крест на обоях и гневное сообщение, начертанное кровью из моей ладони, дескать, сними внутренние барьеры, иначе пожалеешь.
«Какие внутренние барьеры? Я никаких барьеров не держала», – пожала плечами я и засобиралась в школу, игнорируя приглушенные вопли Варвары; видимо, на Масленице она потеряла много сил.
Последующие дни состояли из банального: пробуждение, сбор сумки, поездка в гимназию с Паком, череда скучных уроков, тренировка с дежурными колкостями между мной и Солейлем, возвращение, часы на кровати со взглядом в потолок и непрерывными ядовитыми выбросами Варвары, остывший ужин из холодильника, уютная кладовка и тяжелые, лихорадочные сны, связанные с дрянью, происходящей в городе. Порой в них пробиралась Варвара, порой обходилось без нее. Факт оставался фактом: я погрязла в отчаянии, а присутствие Пака не было столь действенным, как раньше. Избирательница, как себя называла Варвара, научилась препятствовать ему.
Пелена исчезла, только когда Изенгрин по окончании одной из тренировок подошел к нам с Солейлем и серьезно – как, впрочем, и всегда – напомнил, что завтра соревнования. Сам он не участвовал, хоть и был с мячом на «ты».
Нам предстояло подойти в зал как в стандартный учебный день – к половине девятого. В это время начиналась разминка, а спустя двадцать минут – игра. На мой вопрос о том, какую стратегию и тактику разработал капитан – нельзя же просто так мячик бросать, да еще и с такими противниками, Изенгрин ответил, что капитан объяснит на месте. Этим я осталась недовольна больше всего; всегда считала, что продумывать ход игры, распределять силы нужно заранее, чтобы быть готовыми и уверенными. А если что-то не получится? Если кто-то не поймет?
Тем не менее спорить я не имела права, поэтому лишь кивнула. Волнения я не испытывала; из меня вообще словно выкачали все эмоции. Все, кроме усталости.
Мне было все равно, даже когда ночью Варвара не давала спать.
Будильник прозвенел в семь, а я так и не сомкнула глаз, отмахиваясь от иллюзорных ос и прячась под одеялом от пауков с человеческими торсами и клешнями вместо головы. Лицо насквозь пропиталось мерзкой соленой влагой, оставившей заметные дорожки, глаза покраснели и опухли, под ними пролегли глубокие, едва не черные, круги. Пошатываясь, я добралась до ванной, смыла свидетельства страданий и на кухне через силу запихнула в себя бутерброд с беконом. Мама расщедрилась, прознав про матч. Солейль сведения передал, как пить дать.
Форма висела, выглаженная, на кресле. Я скомкала ее и бросила в сумку.
В коридоре, когда я уже почти засунула ноги в ботинки, из гостиной вышли мама с вцепившимся в ее платье братом.
– Удачи, – с вызовом вздернул подбородок брат. – Сделай там всех!
ebooksa