Он знал, что дорога каждая минута. Кроме того, он чувствовал себя виноватым перед товарищем. Не отлучился бы, не пошел бы проверять капканы, был бы все время с Иваном, — ничего бы не случилось.
Уже во втором часу ночи, задыхаясь и совершенно выбившись из сил, Мулинка подбежал к больнице.
— Петр Степанович! Доктор! — закричал он и так сильно принялся стучать кулаками в окно, что выбежавшая на крыльцо медсестра обмерла от страха.
— Кто здесь? Почему так стучите? Разбудите больных!
— Софья, беда! — хриплым голосом произнес Мулинка. — Зови доктора!
— Сегодня доктор не дежурит. Что случилось?
— Бомбу́ шатун задрал. Наверно, Бомба́ помер уже…
Они побежали к доктору, разбудили его. Пока собирали в упряжку собак, весь поселок уже узнал о несчастье. Вышел на улицу и шаман Никифор. Прислонился спиной к забору и заворчал:
— Прежнее время ко мне бежали. А теперь к доктору. Его разве с духами говорить умеет? Помрет, наверно, Акунка Иван…
— Ладно тебе, старый! — прикрикнула на отца Матрена. — Только и ворчишь…
— Матрена! Уйду скоро! — погрозив ей кулаком, сказал шаман.
Но дочь не обратила на его слова никакого внимания и тоже побежала к дому доктора, где уже собралась большая толпа.
Рано утром Бомбу́ доставили в больницу; у него было сломано два ребра, поврежден череп. Но охотник благополучно перенес операцию и вскоре стал поправляться. Через месяц он уже начал ходить.
— Бомбу́ наш доктор починил, — с восхищением рассказывал каждому встречному Мулинка.
Когда-то, очень давно, орочи устраивали в тайге праздник медведя. Даже старые люди теперь уже плохо помнят этот праздник.
Только столетняя бабушка Анна Васильевна, когда еще была девочкой, случайно попала на такое торжество. Как раз в те дни ее купил в жены молодой охотник Зогду Акунка. Зогду вез свою юную жену к себе в стойбище. По пути они и попали на праздник.
Мы с Николаем Павловичем попросили бабушку рассказать нам какие-нибудь подробности.
И вот что она смогла вспомнить.
Орочи называют медведя уважительно «мапа», что значит «старик».
День охоты на медведя держали в тайне. Говорить о предстоящем выходе в тайгу не полагалось. Разговаривали о чем-нибудь другом, не имеющем отношения ни к охоте, ни к медведю.