Вы пишете прелестнейшие новеллы в стихах, и ваши стихи столь же нежны, сколь естественны. Мне бы хотелось, очаровательная графиня, рассказать вам, в свою очередь, одну новеллу, хотя я и не знаю, развлечёт ли она вас. У меня сегодня настроение мещанина во дворянстве, не хочется мне писать ни прозой, ни стихами, не хочется мне ни высоких слов, ни блеска, ни рифм – мне хочется говорить наивным языком. Словом, меня привлекает простой рассказ, изложенный разговорной речью, – мне хочется только вывести некоторое нравоучение.
Нравоучительна моя сказочка в достаточной мере, и этим она должна вам понравиться. Она основывается на двух пословицах вместо одной: такова нынче мода, и вы их любите, а я с удовольствием следую обычаю. Вы увидите, как наши предки умели доказывать, что для того, кто любит ничего не делать, жизнь превращается в полный беспорядок, или, говоря их словами, – праздность есть мать всех пороков, и вам, конечно, понравится их способ доказательства. Вторая пословица гласит, что надо всегда быть настороже; вы, конечно, понимаете, что я говорю о пословице: недоверие есть мать безопасности.
Но я не мечтаю об этом, сударыня, я пишу стихи: вместо того чтобы следовать вкусам господина Журдена[41], я рифмую подобно тому, как это делал Кино[42]. Но сейчас я спешу перейти как можно скорее к простой речи, опасаясь старой ненависти, которую питали к этому милому моралисту, и опасаясь также, как бы меня не обвинили в том, что я его обкрадываю и рву на куски, как многие бессовестные авторы ныне делают.
Во время первых крестовых походов король, уж не знаю какого европейского королевства, решил пойти войной на неверных в Палестину. Перед тем как предпринять столь долгое путешествие, он привёл в такой блестящий. порядок дела своего королевства и передал управление такому искусному министру, что на этот счёт он был совершенно спокоен. Гораздо больше тревожила государя нашего забота о его семье. Совсем недавно умерла королева, его супруга, не было у него сыновей, но он был отцом трёх принцесс, молодых девушек на выданье. Летопись не сохранила нам их настоящих имён; знаю я только, что так как в счастливые те времена простота народная без обиняков давала прозвища видным особам по добрым их качествам или по недостаткам, то старшую принцессу прозвали Разиней, что по-нашему означает ленивицу, вторую Болтушкой, а третью Вострушкой, и эти прозвища как раз подходили к характерам трёх сестёр.
Никогда ещё не видано было такой ленивицы, как Разиня. Раньше часа пополудни не могла она проснуться, в церковь тащили её прямо с кровати, и шла она непричёсанная, платье расстёгнуто, пояс надеть позабудет, и нередко на правой ноге одна туфля, а на левой совсем другая. Кое-как за целый день, бывало, подберут ей одинаковые, но никак нельзя было уговорить её обуться не в туфли, так как она считала невыносимо трудным надеть башмаки. Когда, бывало, Разиня пообедает, то начнёт одеваться и провозится до самого вечера, а там до полуночи кушает, да балуется. Потом начнёт раздеваться на ночь и всё так же медленно, как днём одевалась, – так что спать она укладывалась, когда уж совсем рассветёт.
Болтушка проводила время совсем по-иному. Эта принцесса была очень живого нрава и очень мало собой занималась, но до того она любила поговорить, что как, бывало, проснётся, так рта и не закроет, пока не заснёт. Она знала истории всех неудачных браков, всех нежных связей, всех волокитств, не только при дворе, но и у самых что ни на есть скромных горожан. Она наизусть знала, какие женщины обкрадывают своё хозяйство, чтобы заказать себе самую ослепительную причёску, и ей в точности было известно, сколько зарабатывает горничная графини такой-то и дворецкий маркиза такого-то. Чтобы разузнать обо всех этих делишках, она беседовала со своей кормилицей да своей портнихой с таким удовольствием, какого не получила бы от беседы с посланником, а потом все уши, бывало, прожужжит этими сплетнями всем, начиная с короля, своего отца, до последнего лакея, потому что ей всё равно было, с кем бы ни говорить, лишь бы только поговорить.
Непреодолимая её любовь к болтовне имела ещё и другие дурные последствия. Несмотря на высокое её положение, её болтовня запанибрата давала повод придворным любезникам приставать к ней со своими нежностями. Она выслушивала их затейливые комплименты попросту, лишь бы не лишиться удовольствия поговорить. А всё потому, что ей нужно было, во что бы то ни стало, с утра до вечера либо слушать, либо болтать пустяки. Болтушка так же, как и Разиня, никогда не могла ни подумать, ни рассудить о чём-нибудь, ни книжку почитать; хозяйством домашним она себя тоже не беспокоила, а иголка или веретено её вовсе не занимали. Таким-то образом эти две сестры в вечной праздности никогда не утруждали ни рук своих, ни головы.
Младшая сестра этих двух принцесс была совсем другого нрава. Она непрестанно заботилась и о себе, и о своём образовании, была очень живая, всех заражала своей живостью и всегда старалась, чтобы всё при этом шло по-хорошему. Она чудесно танцевала, пела, играла на разных инструментах, очень ловка была во всяких рукоделиях, любезных прекрасному полу, вела в большом порядке королевское хозяйство и следила, чтобы мелкие служки поменьше добра растаскивали, ибо уже в те времена они не упускали случая обокрасть своего государя.
Но её таланты на этом не заканчивались; она была, кроме того, весьма рассудительна, и так много было у неё здравого смысла, что она, бывало, всегда разберётся в самой трудной ситуации. Эта юная принцесса раскрыла однажды своей прозорливостью опасную западню, которую приготовил королю, её отцу, один коварный посланник, и раскрыла она её в ту минуту, когда король уже готов был подписать важную бумагу. Тогда, чтобы наказать вероломство посланника и его повелителя, король изменил текст соглашения, изложив его в выражениях, которые ему подсказала его дочь, и таким образом, в свою очередь обманул обманщика. Юная, принцесса раскрыла также однажды плутовство одного министра, и по её совету отец сделал так, что предательство этого человека обратилось против него же самого.
Принцесса ещё не однажды выказывала прозорливость и остроту ума, и так часто это случалось, что в народе её прозвали Вострушкой. Король любил её гораздо больше, чем других дочерей, и так он надеялся на её здравый ум, что если бы у него не было детей, кроме неё, он бы уехал на войну нимало не беспокоясь. Но так как он не доверял своим старшим дочерям, то он только и мог положиться что на Вострушку. И вот, чтобы быть уверенным в своей семье и ничего не опасаться со стороны своих подданных, принял он некоторые меры, о которых я сейчас расскажу.
Вы, очаровательная графиня, столь сведущи во всём, касающемся древности, что я не смею сомневаться в том, что не раз вы слышали о могущественных чарах фей. Король, о котором я вам рассказываю, был давнишним другом одной из этих искусных женщин. Поехал он к ней и рассказал, как переживает за своих дочерей.
– Я беспокоюсь, – сказал король, – только о двух старших; конечно, они никогда не поступят против своего долга, но они так неразумны, так неосторожны, ничем они на белом свете не заняты, и я боюсь, как бы они, когда я уеду, не увлеклись от нечего делать какой-нибудь сумасшедшей затеей.
Что до Вострушки, я уверен в её добродетели, но не хочу выделять её из остальных, – я решил поступить и с нею так же, как и с другими. Поэтому, премудрая фея, попрошу я вас сделать мне три хрустальных прялки для моих дочерей, причём вы сделаете их так искусно, что каждая прялка должна в один миг сломаться, ежели принцесса, которой она будет принадлежать, поступит против своего достоинства.
Так как фея была одной из самых искусных, то она дала королю три очаровательные прялки, наделённые свойствами, необходимыми для осуществления его намерения. Но королю и этих предостережений было ещё недостаточно, поэтому он заключил всех троих принцесс в очень высокую башню, которая стояла в пустынном месте. При этом король сказал принцессам, что повелевает им жить в этой башне всё время, пока он будет в отъезде, и запрещает им принимать у себя кого бы то ни было. Он отстранил от них всех слуг и служанок, попом преподнёс им очарованные прялки, объяснив волшебные их свойства, обнял своих дочерей, запер двери башни, взял с собой ключи, да и уехал.
Вы, может быть, подумаете, госпожа моя, что принцессам в их башне грозила голодная смерть? Вовсе нет: к одному из окон башни приделали крепкий блок, повесили на него верёвку, а к верёвке принцессы привязывали корзинку, которую каждый день спускали вниз. В эту корзиночку клали им провизию на целый день, а они, подняв корзинку наверх, старательно втягивали и всю верёвку к себе в комнату.
Разиня и Болтушка вели в этом одиночестве жизнь, которая их приводила в отчаяние; до того они там скучали, что и рассказать нельзя. Однако пришлось запастись терпеньем, так как они боялись и лишнего шагу ступить – как бы прялки вдруг не сломались.
Ну, а Вострушка, так та вовсе не скучала; её веретено, иголка да музыкальные инструменты забавляли её, а кроме того, по приказу министра, который управлял страной, в корзинку принцесс клали письма которые осведомляли их обо всём, что происходило в королевстве, а также и за его пределами. Так повелел король, и министр, чтобы услужить принцессам, аккуратно выполнял его распоряжение. Вострушка с интересом читала эти письма, и они очень её развлекали. Другие же две сестры нимало ими не интересовались. Они говорили, что слишком огорчены, чтобы забавляться такими пустяками. И они играли в карты, чтобы не скучать, пока отец находился в отлучке.
Так грустно они жили и ворчали на судьбу. Думаю, не раз они повторяли, что лучше родиться счастливыми, чем королевскими дочерями. Частенько сиживали, они у окна башни, чтобы, по крайней мере, посмотреть на то, что делается вокруг. И вот однажды, когда Вострушка сидела у себя за рукоделием, увидали её сёстры из окна, что к подножию их башни подошла бедная женщина в изодранном рубище, взывая к ним о сострадании, С воздетыми руками умоляла она позволить ей войти в их замок, говоря, что она несчастная чужеземка; что она умеет исполнять всякую работу и будет им служить верой и правдой.
Принцессы вспомнили было о приказании отца никого не пускать в башню, но Разине до того надоело всё себе самой делать, а Болтушке так было скучно, что не с кем, кроме сестёр, поговорить, и так им захотелось – одной, чтоб её причесали как следует, а другой, чтобы у неё было ещё с кем посудачить, что они решили пустить к себе бедную чужеземку.
– Подумайте, сестрица, – сказала Болтушка, – может ли это быть, чтобы королевское запрещение касалось людей вроде этой бедняжки? Я думаю, что её можно пустить, ничего не опасаясь.
ebooksa