По всей видимости, ему не удалось заменить в своей памяти немецкое слово итальянским, но все же старания его не были полностью бесплодными. Он знал, что надо отталкиваться от имени художника, но вспомнилось ему не то имя, с которым связано искомое итальянское слово, а то, которое близко к немецкому слову Riemen (ремень). Этот пример, конечно, можно также отнести не только к обмолвкам, но и к категории забывания имен.
Собирая материал об обмолвках для первого издания этой книги, я придерживался правила подвергать анализу все случаи, какие только приходилось наблюдать, причем не чурался включать и менее показательные. С тех пор занимательную работу по сбору и анализу обмолвок взяли на себя многие другие люди, и теперь я могу черпать сведения из более богатого источника.
12) Молодой человек говорит своей сестре: «С семейством Д. я окончательно рассорился; я уже не раскланиваюсь с ними». Она отвечает: «Überhaupt eine saubere Lippschaft» («Верно, они те еще штучки». –
13) Молодой человек обращается к встреченной на улице даме со словами: «Если позволите, госпожа, я бы хотел вас begleit-digen». На самом деле он явно намеревался сопроводить (begleiten) эту даму куда-то, но испугался оскорбить (beledigen) ее своими словами. Так два противоборствующих эмоциональных позыва нашли выражение в одном слове, то есть в фактической обмолвке, и можно предположить, что намерения этого молодого человека были далеко не самыми невинными, раз уж и он, пусть бессознательно, испугался оскорбить даму. Он попытался скрыть от нее свое отношение, однако бессознательное его подвело и выдало истинное побуждение. С другой стороны, тем самым он невольно предвосхитил ответ дамы: «Да неужели? За кого вы меня принимаете? Как вы смеете меня оскорблять?» (Сообщение О. Ранка[65].)
Целый ряд примеров я заимствую из статьи «Бессознательные признания» моего коллеги доктора Штекеля[66] в «Берлинер тагеблат» за 4 января 1904 г.
14) «Неприятное содержание моих бессознательных мыслей раскрывает следующий пример. Должен предупредить, что в качестве врача я никогда не руководствуюсь соображениями заработка и, что само собой разумеется, имею всегда в виду лишь интересы больного. Я пользовал пациентку, которая пережила тяжелую болезнь и тогда выздоравливала. Мы провели вместе несколько тяжелых дней и ночей. Я радовался, что ей становилось лучше, рисовал ей все прелести предстоящей поездки в Аббацию[67] и закончил так: “Если вы, на что я надеюсь, нескоро встанете с постели…” Причина этой обмолвки, очевидно, заключалась в эгоистическом бессознательном мотиве – в желании и дальше лечить эту богатую больную; само желание было совершенно чуждым моему сознанию, и я осознанно отверг бы его с негодованием».
15) Другой пример доктора Штекеля. «Моя жена нанимает на послеобеденное время француженку и, столковавшись с ней об условиях, хочет забрать ее рекомендации. Француженка просит оставить те при ней и мотивирует это так: “Je cherche encore pour les apres-midis… pardon, pour les avant-midis” (“Я продолжаю искать работу после обеда – простите, до обеда”. –
16) «Мне предстоит прочесть нравоучение одной даме, а ее муж, по просьбе которого я это делаю, стоит за дверью и слушает. По окончании моей проповеди (которая произвела заметное впечатление), я говорю: “Всего доброго, милый господин”. Осведомленный человек мог бы вывести отсюда, что мои слова были обращены к мужу и что говорил я ради него».
17) Доктор Штекель рассказывает о себе самом, что однажды у него было два пациента из Триеста. Здороваясь с ними, он постоянно путал их фамилии. «Здравствуйте, господин Пелони», – говорил он, обращаясь к Асколи, и наоборот. На первых порах он не был склонен приписывать этой ошибке более глубокую мотивировку и объяснял ее рядом сходств между пациентами. Однако не составило труда убедиться, что перепутывание имен объяснялось здесь своего рода хвастовством, желанием показать каждому из этих двух итальянцев, что далеко не один житель Триеста обращается за медицинской помощью в Вену.
18) Сам доктор Штекель говорит в бурном собрании: «Теперь мы обсудим (streiten вместо schreiten – «переходить к») пункт четыре нашей повестки».
19) Некий профессор сообщает во вступительной лекции: «Я не расположен (geneigt вместо geeignet – “считать себя достойным”) рассуждать о заслугах своего уважаемого предшественника».
20) Доктор Штекель говорит даме, у которой подозревает базедову болезнь: «Вы зобом (um einen Kropf вместо um einen Kopf – «на голову выше») больше вашей сестры».
21) Штекель сообщает: «Кто-то хотел описать отношения двух друзей и указать, что один из них еврей. Он сказал: “Они жили вместе, как Кастор и Поллак”[68]. Это была вовсе не шутка; говорящий не заметил обмолвку, и пришлось привлечь его внимание».
22) Порой обмолвка подменяет собой подробную характеристику. Некая молодая женщина, носившая дома бриджи, рассказывала мне, что ее больной муж спросил врача, какой диеты ему впредь следует придерживаться. Врач заявил, что особая диета пациенту не нужна, а жена больного добавила: «Он может есть и пить все, что я захочу».
Следующие два примера взяты у Рейка (1915) и оба восходят к ситуациям, когда обмолвки случаются особенно легко: это ситуации, когда о многом умалчивается и мало что раскрывается.
23) Некий господин выражал соболезнования молодой женщине, чей супруг недавно скончался. Он хотел добавить: «Вы найдете утешение, посвятив себя (widmen) целиком заботе о детях». Но вместо нужного слова употребил несуществующее widwen (комбинация widmen и Witwe, «вдова»). Тут явно подавляемая мысль стремилась к утешению другого рода: молодая и хорошенькая вдова (Witwe) должна поскорее предаться новым плотским удовольствиям.
24) На званом вечере тот же господин беседовал с той же дамой о приготовлениях, которые велись в Берлине к Пасхе, и спросил: «Вы видели сегодняшнюю выставку (Auslage) у “Вертхайма”?[69] Сплошное декольте!» Он не осмеливался прилюдно восхититься декольте прекрасной собеседницы, а в слово «выставка», несомненно, вкладывал определенную двусмысленность.
То же самое верно для другого случая, о котором наблюдавший его доктор Ганс Сакс попытался дать исчерпывающий отчет:
25) «Одна дама рассказывала мне о нашем общем знакомом. В последний раз, когда она с ним виделась, этот человек, по ее словам, был одет привычно элегантно: в частности, он носил поразительно красивые коричневые Halbschuhe (полуботинки). Когда я уточнил, где состоялась встреча, дама ответила: “Он позвонил в дверь моего дома, и я оглядела его из-за задернутой шторы, но дверь открывать не стала и вообще не подавала признаков жизни, так как я не хотела, чтобы он узнал, что я вернулась в город”. Мне все сильнее казалось, что эта дама что-то от меня скрывает, – возможно, она не вышла к гостю потому, что была дома не одна и не успевала одеться должным образом для приема посетителей. Я спросил с легкой иронией: “Значит, вы любовались его Hausschuhe (домашней обувью) – то есть Halbschuhe, простите, – из-за задернутой шторы?” Вопросом насчет Hausschuhe я показывал, что представляю эту даму в Hauskleid, в неглиже, но вслух этого, конечно, говорить не стал. С другой стороны, возникло искушение избавиться от слова Halb (половина) – ровно по той причине, что именно это слово заключало в себе толику запретных сведений: “Вы говорите только половину правды и умалчиваете, что были полуодеты”. Обмолвке также способствовало то дополнительное обстоятельство, что прямо перед этим эпизодом мы обсуждали супружескую жизнь того самого господина и его семейное (домашнее, häuslich) счастье; не исключено, что мои мысли под этим влиянием обратились к дому (Haus). Наконец, я должен признаться, что мною отчасти двигала зависть, когда я воображал элегантного господина в домашних туфлях; я сам недавно приобрел пару коричневых полуботинок, которые моя собеседница вряд ли сочла бы “поразительно красивыми”».
В эпоху войн, подобную нынешней, обмолвки и оговорки случаются очень часто, и понять их не составляет большого труда.
ebooksa