«Женщина-дантист пообещала своей сестре, что проверит, есть ли какая-то связь (Kontakt) между двумя ее коренными зубами. То есть она хотела убедиться, что боковые поверхности зубов соприкасаются друг с другом и между ними не застрянут остатки пищи. Сестра долго ждала, а потом посетовала, что ей до сих пор не назначено осмотра, и в шутку сказала: “Наверное, она сейчас лечит коллегу, а сестра обречена ждать”. Когда осмотр все-таки состоялся, в одном из зубов обнаружилась небольшая полость; сестра-дантист тогда заметила: “Вот уж не думала, что все настолько плохо; я-то считала, что у тебя просто не хватает Kontant (наличных)… Ой, Kontakt”. “Понимаешь? – со смехом воскликнула вторая женщина. – Твоя жадность – единственная причина, по которой ты заставила меня ждать гораздо дольше, чем ждут платные пациенты!”»
(Разумеется, я не должен вставлять сюда собственные ассоциации или делать какие-либо выводы, но укажу, что, когда я услышал об этой оговорке, мне тотчас же пришло в голову, что эти две приятные и одаренные дамы не замужем – мало того, почти не общаются с молодыми людьми; я спросил себя, станут ли они чаще встречаться с противоположным полом, если у них будет больше денег.) (См. работу Штерке 1916 г.)
В следующем примере, приведенном Рейком (1915), оговорка тоже равносильна предательству себя.
«Одна девушка должна была обручиться с молодым человеком, который был ей безразличен. Чтобы сблизить двух молодых людей, их родители устроили встречу, на которой присутствовали обе стороны намечаемого брака. Девушка постаралась не выдать жениху своего отвращения, хотя он вел себя крайне напористо. Но когда мать спросила у нее, нравится ли ей этот молодой человек, она вежливо ответила: “Неплох. Он liebenswidrig (букв. «противный», вместо liebenswuerdig – «приятный»)!”».
Не менее показательна следующая история, которую Ранк (1913) характеризует как «остроумную оговорку».
«Замужняя женщина, которая любила слушать анекдоты и которая, по слухам, была не против внебрачных связей, если они подкреплялись соответствующими подарками, услышала от молодого человека, питавшего виды на ее благосклонность, следующую проверенную временем историю. Один из двух деловых друзей пытался заручиться вниманием слегка чопорной жены своего партнера. В конце концов та согласилась ему уступить в обмен на подарок в тысячу гульденов. Поэтому, когда ее муж собрался в путь, партнер занял у него тысячу гульденов и пообещал вернуть их его жене на следующий день. Он, конечно, заплатил женщине эту сумму, подразумевая, что вручает ей награду за доставленную радость; а она решила, что ее вывели на чистую воду, когда муж по возвращении потребовал с нее тысячу гульденов. Так к оскорблению прибавилась обида. Стоило молодому человеку дойти до того места в своем рассказе, когда соблазнитель говорит: “Я верну деньги твоей жене завтра”, его прервали крайне показательным замечанием: “Простите, разве вы уже не заплатили – я имею в виду, уже не рассказывали этого?” Едва ли дама могла яснее обозначить, не выражая желание в словах, свою готовность отдаться кавалеру на тех же условиях».
Хороший пример такого рода самопредательства без серьезных последствий приводит Тауск[86] (1917) в статье «Вера наших отцов». «Поскольку моя невеста была христианкой, – рассказывал господин А., – и не желала принимать иудейскую веру, мне самому пришлось перейти из иудаизма в христианство, чтобы мы могли пожениться. Я сменил веру не без некоторого внутреннего сопротивления, но понимал, что все оправдывается целью, стоящей за решением, тем более что отказывался я лишь от внешней приверженности иудаизму, а не от религиозных убеждений (которых у меня никогда не было). Несмотря на это, в дальнейшем я продолжал выставлять себя иудеем, и мало кто из моих знакомых знал, что я был крещен. От этого брака родилось двое сыновей, которые получили христианское крещение. Когда мальчики достаточно подросли, им рассказали об их еврейском происхождении, чтобы они не попали под влияние антисемитских взглядов в своей школе и не восстали против отца по столь нелепой причине. Несколько лет назад мы с детьми, которые тогда учились в начальной школе, остановились в учительской семье на летнем курорте в Д. Однажды, когда мы сидели за чаем с нашими дружелюбными хозяевами, хозяйка дома, которая не подозревала о еврейском происхождении гостей, допустила несколько довольно резких нападок на евреев. Следовало бы смело опровергнуть эти нападки, дабы явить сыновьям образчик “мужества в своих убеждениях”, но я опасался малоприятного спора, который вполне мог начаться за моим признанием. Кроме того, меня беспокоила угроза лишиться этого, в целом хорошего жилья и тем самым испортить себе и своим детям и без того короткий отдых, если поведение наших хозяев изменится вследствие нашего истинного происхождения. Впрочем, поскольку у меня были основания ожидать, что мои сыновья со своей откровенностью и наивностью невольно раскроют правду, если разговор продолжится в том же духе, я попытался заставить их покинуть дом и пойти в сад. Я сказал: “Ступайте в сад, Juden (евреи)”, но быстро поправился: “Jungen” (молодые люди). В общем, получилось, что “мужество побед” выразилось через оговорку. Остальные за столом, собственно, не сделали из моей обмолвки никаких выводов, совсем не придали ей значения; но я усвоил урок – “вера наших отцов” не может быть безнаказанно отвергнута, если ты сам сын и у тебя есть собственные сыновья».
Зато результат следующей оговорки, о которой я бы не упомянул, не запиши ее сам судья в ходе судебного разбирательства, был куда печальнее.
Солдат, обвиненный в краже со взломом, заявил на суде: «До сих пор меня еще не уволили из Diebs-stellung (букв. “с воровской службы”, вместо Dienst stellung – “армейской службы”. –
Оговорки забавляют и смешат в ходе психоаналитической работы, когда они служат для врача источником сведений, крайне полезных при спорах с пациентом. Однажды мне пришлось толковать сон пациента, в котором присутствовало имя «Яунер». Сновидец знал человека с таким именем, но невозможно было установить причину его появления в сновидении; я в итоге отважился предположить, что это может быть просто-напросто скрытое обвинение, ибо фамилия по звучанию схожа со словом Gauner (мошенник). Мой пациент поспешно и твердо стал возражать, но при этом допустил оговорку, которая подтвердила мою догадку: он перепутал те же звуки – «По-моему, это слишком jewagt (бессмысленное слово, вместо gewagt – «надуманно”. –
Если одна из сторон, вовлеченных в ожесточенный спор, допускает оговорку, которая меняет смысл того, что предполагалось высказать, эта оговорка мгновенно ставит данную сторону в невыгодное положение по отношению к оппоненту, ибо тот, как показывает практика, редко упускает возможность использовать полученную выгоду.
Отсюда становится ясно, что люди подвергают оговорки и прочие ошибки тем же самым толкованиям, какие я выдвигаю в этой книге, даже не соглашаясь в теории с выдвинутой мною точкой зрения, – и даже если они не склонны, применительно к самим себе, отказаться от удобств, проистекающих из терпимости к ошибкам. Насмешки над обмолвками, почти наверняка возможные со стороны, можно рассматривать как доказательства того, что не существует общепринятого согласия в отношении этих речевых ошибок, якобы лишенных психологического значения. Не кто иной как канцлер Германской империи князь фон Бюлов высказывался на сей счет, пытаясь спасти положение, когда его речь в защиту императора (в ноябре 1907 г.) приобрела противоположный смысл из-за оговорки. Он тогда заявил: «Что касается настоящего, что касается новой эпохи императора Вильгельма Второго, то могу лишь повторить сказанное год назад, а именно, что было бы несправедливо и неверно рассуждать о кружке ответственных советников вокруг нашего императора. (Громкие крики: “Безответственных!”). Простите, безответственных советников. Приношу извинения за этот lapsus linguae». (
В данном случае из-за накопления негатива высказывание князя фон Бюлова прозвучало довольно неопределенно: сочувствие к выступающему и понимание его непростого положения помешали использовать эту оговорку против него в дальнейшем. Год спустя другому оратору в том же месте повезло куда меньше. Он ратовал за демонстрацию в безоговорочную (rückhaltlos) поддержку императора, но допустил при этом скверную оговорку, показав, что в груди лоялиста таятся и другие чувства. «Господин Латтман (Германская национальная партия): По вопросу об обращении наша позиция опирается на текущие законы, одобренные рейхстагом. Как утверждается, рейхстаг имеет право подать такое прошение к императору. Мы верим, что объединенные мысли и чувства немецкого народа направлены на достижение общей цели, и если мы можем облечь демонстрацию в форму, полностью учитывающую пожелания императора, тогда надлежит сделать это бесхребетно» (rückgratlos). Громкий смех не стихал несколько минут. Оратор поправился: «Господа, я должен был сказать не rückgratlos, а rückhaltlos. В это трудное время даже наш император принимает волеизъявление народа – истинное и безоговорочное – таким, каким мы хотели бы это видеть».
(Социал-демократическая) газета «Форвертс» за 12 ноября 1908 г. не упустила случая указать на психологическое значение этой оговорки: «Должно быть, никогда еще ни в одном парламенте депутат столь открыто не характеризовал свою позицию и позицию парламентского большинства в отношении императора, как это сделал антисемит Латтман, когда, выступая с торжественным заявлением во второй день дебатов, он случайно признался, что хотел бы заодно с друзьями бесхребетно донести свое мнение до императора. Громкий смех со всех сторон заглушил оставшиеся слова этого несчастного, который все-таки счел нужным привести жалкое оправдание – мол, он намеревался сказать “безоговорочно”».
Добавлю сюда еще один случай, когда оговорка приобрела прямо-таки сверхъестественное сходство с пророчеством. В начале 1923 г. в финансовом мире случился большой переполох: очень молодой банкир Х. – быть может, один из самых молодых нуворишей в городе В., уж точно самый богатый и молодой из них – завладел после непродолжительной борьбы большинством акций одного банка; после этого состоялось примечательное общее собрание акционеров, на котором старые директора банка, финансисты прежнего типа, не были переизбраны на свои должности, а вот молодой X. стал президентом. В прощальной речи управляющий директор Ю. похвалил старого президента, который не был переизбран, и некоторые слушатели обратили внимание на досадную оговорку, которая повторялась снова и снова. Ю. постоянно называл старого президента dahinscheidend (почившим) вместо ausscheidend (уходящий). Очень скоро старый президент, которого не переизбрали, умер – через несколько дней после собрания. Ему было уже за восемьдесят. (Сообщение Шторфера.)
Хорошим примером обмолвки, которая не столько разоблачает говорящего, сколько позволяет слушателю составить представление о происходящем, мы находим в шиллеровском «Валленштейне» (пьеса «Пикколомини», действие I, явл. 5). Ясно видно, что драматург, обратившийся к этому приему, был знаком с механизмом и смыслом обмолвок. Макс Пикколомини в предыдущей сцене горячо выступал в защиту герцога Валленштейна и восторженно восхвалял блага мира, что раскрылись перед ним, когда он сопровождал дочь Валленштейна в лагерь. Он оставляет своего отца Октавио и посланника двора Квестенберга в полном недоумении. Затем действие продолжается так:
Квестенберг. О горе нам! Вот до чего дошло!
Друг, неужели в этом заблуждении
Дадим ему уйти, не позовем
Сейчас назад, и здесь же не откроем
ebooksa