Психопатология обыденной жизни. О сновидении

22
18
20
22
24
26
28
30

33) «Недавно женившийся мужчина, жена которого старательно пеклась о сохранении девичьей свежести облика и потому лишь изредка соглашалась вступать в плотские отношения, поведал мне историю, которую впоследствии они сами с женой воспринимали как чрезвычайно забавную. Утром после ночи, когда в очередной раз нарушил воздержание жены, он брился в общей семейной спальне, а его жена продолжала нежиться в постели; он взял пуховку жены, лежавшую на прикроватном столике, и провел по коже, не желая идти к себе за тальком. Его жена, крайне озабоченная цветом своего лица, несколько раз запрещала ему брать пуховку, а теперь сердито воскликнула: «Опять ты посыпаешь меня (mich) своим порошком!» Смех мужа заставил ее понять, что она сказала что-то не то; на самом деле она хотела его упрекнуть, что он опять пользуется ее пудрой. Все кончилось тем, что она тоже засмеялась. Отмечу, что среди венцев выражение pudern (букв. «пудриться») широко используется в значении «плотски сходиться», а пудреница и пуховка – явные фаллические символы».

34) В следующем примере из сообщения Шторфера тоже можно предположить сознательную шутку.

Фрау Б., страдавшая расстройством явно психогенного происхождения, неоднократно слышала совет обратиться к психоаналитику доктору X. Она упорно отказывалась и утверждала, что подобное лечение лишено всякого смысла, ибо врач наверняка ошибочно примется сводить все к сексуальной озабоченности. Но все-таки настал день, когда эта дама возжелала пойти на консультацию, и тогда она спросила: «Итак, когда употребляет (ordinaert вместо ordiniert – “принимает”) доктор Х.?»

35) Связь между шутками и оговорками проявляется еще и в том факте, что во многих случаях оговорка представляет собой сокращение.

Некая девушка после школы, по моде того времени, занялась изучением медицины. Через несколько семестров она перешла с медицины на химический факультет. По прошествии ряда лет она описывала перемену в своих увлечениях так: «В целом я не брезговала препарировать тела, но однажды мне пришлось вырывать мертвецу ногти, и тогда я утратила всякое удовольствие от… химии».

36) Тут я должен привести еще одну обмолвку, для толкования которой не требуется особых навыков. На уроке анатомии профессор в подробностях описывает устройство носовых пазух, которые, как известно, составляют сложный для понимания раздел энтерологии. Когда он спросил, все ли понятно слушателям, последовал общий утвердительный ответ. На это профессор, склонный высоко ценить себя, заметил: «Что-то с трудом верится, ведь даже в Вене, с ее миллионами жителей, тех, кто разбирается в носовых пазухах, можно пересчитать одним пальцем… я имею в виду по пальцам одной руки».

37) В другой раз тот же профессор сказал: «В случае женских гениталий, несмотря на многие Versu-chungen (соблазны) – прошу прощения, Versuche (эксперименты)…»

38) Я признателен доктору Альфреду Робитзеку из Вены за то, что он обратил мое внимание на две обмолвки, записанные старым французским автором. Эти примеры я привожу без перевода.

Брантом[73] (1527–1614), «Жизнеописания галантных дам», беседа вторая: «Si ay-je cogneu une tres-belle et honneste dame de par le monde, qui devisant avec un honneste gentilhomme de la cour des madees de la guerre durant ces civiles, elle luy dit: “J’ay ouy dire que le roy a faict rompre tous les c… de ce pays la”. Elle vouloit dire les ponts. Pensez que venant de coucher d’avec son mary, ou songeant à son amant, eile avoit encor ce nom frais en la bouche; et le gentilhomme s’en eschauffa en amours d’elle pour ce mot.

Une autre dame que j’ai cogneue, entretenant une autre grand dame plus qu’elle, and luy louant и exalt ses beautez, eile luy dit apres: “Non, madame, ce que je vous en dis, ce n’est point pour vous adulterer; voulant dire adulater, comme eile le rhabilla ainsi: pensez qu’elle songeoit a adulterer”»[74].

39) Конечно, имеются и более современные примеры сексуальной двусмысленности, возникающей вследствие обмолвок. Так, фрау Ф. описывала первый час занятий на языковых курсах: «Все очень интересно; учитель – приятный молодой англичанин. С самого начала он дал мне понять durch die Bluse (через блузку. – Ред.) – то есть durch die Blume (букв. «через цветы», т. е. “косвенно”. – Ред.), что готов приступить к индивидуальному обучению». (Сообщение Шторфера.)

При психотерапевтических приемах, которыми я пользуюсь для разрешения и устранения невротических симптомов, передо мной очень часто встает задача выявить в случайных на первый взгляд речах и отдельных словах пациента тот круг мыслей, который стремится скрыть себя, но все же нечаянно, самыми различными способами проявляется. При этом обмолвки зачастую служат крайне полезным источником сведений, как я показал выше – и покажу далее – на убедительных и вместе с тем причудливых примерах. Пациент говорит, например, о своей тетке и неуклонно называет ее, не замечая своей обмолвки, матерью, а другая пациентка называет своего мужа братом. Этим они обращают мое внимание на то, что отождествляют указанных лиц, ставят их рядом в последовательности, означающей для их эмоциональной жизни воспроизведение того же типа личности. Или еще: молодой человек двадцати лет представляется мне на приеме следующим образом: «Я отец NN, которого вы лечили… извините, я хотел сказать, брат; он на четыре года старше меня». Я понимаю, что этой своей обмолвкой он хочет сказать, что, подобно своему брату, он заболел по вине отца, нуждается, как и брат, в лечении, но что лечение нужнее всего как раз отцу. Иной раз достаточно непривычно звучащего словосочетания или некоторой натянутости в речи, чтобы обнаружить присутствие вытесненных мыслей в речи пациента, вроде бы направленной на другую цель.

Как в грубых, так и в более тонких погрешностях речи, которые можно отнести к обмолвкам, я нахожу признаки того, что возникновение ошибок и достаточное их объяснение проистекает не вследствие взаимодействия приходящих в контакт звуков, а под влиянием мыслей, лежащих за пределами задуманного. Сами по себе законы, в силу которых звуки видоизменяют друг друга, не подвергаются мною сомнению; однако мне кажется, что сами по себе они не способны нарушить правильное течение речи. В тех случаях, которые я тщательно изучил и осмыслил, эти законы выступают как предуготовленный механизм, которым с удобством пользуется более отдаленный психический мотив, не подчиняясь при этом влиянию звуковых отношений. В целом ряде подстановок эти звуковые законы не играют при обмолвках никакой роли. В этом мои взгляды совпадают с мнением Вундта, который тоже предполагает, что условия, определяющие обмолвки, выходят далеко за пределы простого взаимодействия звуков.

Считая прочно установленными эти, по выражению Вундта, «отдаленные психические влияния», я, с другой стороны, не вижу оснований отрицать тот факт, что, когда речь ускоряется, внимание несколько отвлекается, условия обмолвок могут легко свестись к пределам, установленным Мерингером и Майером. Но, конечно, для части собранных этими авторами примеров кажется более подходящим усложненное объяснение. Возьмем для примера хотя бы упомянутый вскользь случай: es war mir auf der Schwest… Brust so schwer («так сестрило… так давило на грудь». – Ред.).

Кажется, что слог Schwe– вытесняет здесь равновалентный слог Вru– посредством предвосхищения. Вряд ли можно отрицать, что слог Schwe– оказался способным к этому вытеснению благодаря еще некоей особой связи. Такой связью могла быть только одна ассоциация: Schwester – Bruder (сестра – брат) – или Brust der Schwester (грудь сестры), то есть ассоциация, ведущая к другим кругам мыслей. Этот незримый, находящийся за сценой пособник и придает невинному слогу Schwe– ту силу, успешное действие которой проявляется в обмолвке.

При иных обмолвках приходится допускать, что подлинной помехой выступает в них созвучие с неприличными словами и значениями. Преднамеренное искажение и коверкание слов и выражений, столь излюбленное среди вульгарных умов, преследует единственную цель – намекать на предосудительное, пользуясь невинными предлогами. Эта привычка встречается так часто, что не вызывает удивления ее способность проявляться и против воли индивидуума. Сюда, вне сомнения, относится целый ряд примеров: Einscheißweibchen вместо Eiweißscheibchen, Apopos Fritz вместо a propos, Lokuskapitäl вместо Lotuskapitäl; быть может, также Alabüsterbachse (Alabasterbüchse) святой Марии Магдалины[75]. Обмолвка «Предлагаю aufzustoßen (“отрыгнуть”, вместо anzustoßen – “чокнуться”. – Ред.) за здоровье нашего шефа» явно представляет собой непреднамеренную пародию в ответ на высказывание преднамеренной[76]. На месте того патрона, в честь которого был сказан этот тост, я подумал бы о том, как умно поступали римляне, позволяя солдатам полководца-триумфатора в шуточных песнях громко и прилюдно выражать недовольство чествуемым. Мерингер рассказывает, как сам обратился однажды к старшему в обществе лицу, которое называли обыкновенно фамильярным прозвищем «Senexl» или «alter Senexl» со словами: «Prost Senex altesl!»[77]. Он сам испугался этой ошибки. Быть может, нам станет понятнее его испуг, если мы вспомним, как близко слово «altesl» к ругательству «alter Esel» («старый осел»). Неуважение к старости (или, применительно к детскому возрасту, – неуважение к отцу) всегда влечет за собой суровую внутреннюю кару.

Надеюсь, что читатели не упустят из вида различие в ценности истолкований, для которых попросту нет доказательств, и тех примеров, которые я сам собрал и подверг анализу. Но если я все же в глубине души продолжаю ожидать, что даже простейшие якобы обмолвки возможно объяснить расстраивающим воздействием наполовину вытесненных мыслей, лежащих вне задумываемой связи, то к этому понуждает меня наблюдение Мерингера, заслуживающее самого пристального внимания. Этот автор отмечает тот любопытный факт, что никто обыкновенно не желает признавать своих обмолвок. Встречаются вполне разумные и честные люди, которые обижаются, если им говорят, что они обмолвились. Я не решился бы обобщать столь уверенно, как это делает Мерингер, но тот след аффекта, который остается при обнаружении обмолвки и который, очевидно, вызывает чувства стыда, не лишен значения. Его можно сравнить с тем чувством досады, которое мы испытываем, когда нам не удается вспомнить забытое имя, или с тем удивлением, с каким мы встречаем какое-то сохранившееся у нас в памяти несущественное воспоминание. Этот аффект явственно свидетельствует о том, что в возникновении расстройства ту или иную роль сыграл какой-либо мотив.

При намеренном искажении имен происходящее воспринимается сродни оскорблению, и тем же значением искажение обладает, надо думать, в целом ряде случаев, когда проявляется в форме непреднамеренной обмолвки. Человек, упомянувший, по словам Мерингера и Майера, Freuder вместо Freud – по той причине, что чуть раньше он назвал имя Breuer[78], – а в другой раз сослался на метод лечения Freuer-Breud, принадлежал, наверное, к числу моих коллег по профессии, уж точно к тем, кто не особенно был восхищен этим методом[79]. В главе об описках я приведу другой случай искажения имен, вряд ли поддающийся иному объяснению.

В этих случаях в качестве расстраивающего фактора проявляет себя критика, которую приходится пропускать, так как в текущее мгновение она не отвечает намерениям говорящего.

Либо же замена одного имени другим, принятие чужого имени, отождествление с кем-либо посредством обмолвки должны выражать одобрение, которое по какой-то причине остается временно невысказанным. Опыт такого рода из школьных дней описан Шандором Ференци: