Однако любой психоаналитик обнаружит здесь, кроме явных признаков, еще одну, гораздо более глубокую и важную символическую детерминанту; ведь вазы однозначно символизируют женщин.
Герой этой истории трагически потерял свою молодую, красивую и горячо любимую жену. Он страдал от невроза, который выражался в сетованиях насчет его вины в несчастье (“он разбил прекрасную вазу”). Более того, он больше не поддерживал отношения с женщинами, возненавидел брак и продолжительные любовные отношения, в которых бессознательно усматривал неверность покойной жене, но на сознательном уровне рационализировал свое поведение – дескать, он приносит женщинам беду, жена могла покончить с собой из-за него и т. д. (отсюда естественное нежелание держать вазу постоянно на виду!).
Из-за силы либидо нисколько не удивительно, что наиболее подходящими ему виделись отношения – мимолетные по самой своей сути – с замужними дамами (отсюда присвоение чужой вазы).
Этот символизм четко подтверждается двумя следующими факторами. Из-за своего невроза он обратился к психоаналитику и на том же сеансе, когда поведал, как разбил глиняную вазу, заговорил позже о своих отношениях с женщинами. Он сказал, что, по его мнению, ему вообще-то очень трудно угодить; так, например, он требовал от женщин “неземной красоты”. Это, конечно, прямое указание на то, что он все еще вспоминал свою покойную (неземную) жену и не хотел иметь ничего общего с “земной красотой”; отсюда разбивание глиняной (“земной”) вазы.
Как раз когда в переносе у него сформировалась фантазия о женитьбе на дочери своего врача, он подарил тому вазу, как бы намекая на то, какой ответный подарок хотел бы получить.
По-видимому, символическое значение неловких действий допускает ряд дальнейших вариаций – вспомним, например, его нежелание наполнять вазу и т. д. Однако более интересным кажется то соображение, что присутствие нескольких (по меньшей мере двух) мотивов – каковые, быть может, действовали независимо друг от друга, проистекая из предсознательного и бессознательного, – отражалось в удвоении ошибок: наш врач разбил вазу, а затем позволил осколкам выпасть из пальцев».
д) Случаи, когда роняешь, опрокидываешь, разбиваешь что-либо, очень часто служат, по-видимому, проявлением бессознательных мыслей; иной раз это можно доказать анализом, но чаще приходится только догадываться по тем суеверным или шуточным толкованиям, которые связываются с подобного рода действиями в устах народа. Известно, какое толкование дается, например, когда кто-нибудь просыплет соль, опрокинет стакан с вином или уронит нож так, чтобы тот воткнулся стоймя, и т. д. О том, в какой мере эти суеверные толкования могут притязать на признание, я буду говорить ниже; здесь же уместно лишь заметить, что отдельная неловкость акта отнюдь не имеет постоянного значения: по обстоятельствам она может рассматриваться как средство выражения того или иного намерения.
Недавно в моем доме случилась своего рода напасть, когда домочадцы разбивали необычно значительное количество стекла и фарфора; отчасти я сам был причастен к нанесению этого урона. Но эту малую психическую эпидемию объяснить нетрудно: все происходило накануне свадьбы моей старшей дочери. По таким праздничным поводам принято ломать и разбивать какие-либо предметы и заодно произносить пожелания счастья. Этот обычай отражает, быть может, древнюю жертву, а также может иметь иные символические значения.
Когда прислуга роняет и уничтожает таким образом хрупкие предметы, то, наверное, никто не думает в первую очередь о психологическом объяснении, однако здесь тоже не лишена вероятности некоторая доля участия смутных позывов. Ничто так не чуждо необразованным людям, как способность ценить искусство и художественные произведения. Наша прислуга охвачена чувством глухой вражды по отношению к этим предметам, особенно когда предметы, ценности которых она не понимает, становятся для нее источником труда. Люди того же происхождения и стоящие на той же ступени образования нередко обнаруживают в научных учреждениях большую ловкость и надежность в обращении с хрупкими предметами, но это бывает тогда, когда они начинают отождествлять себя с хозяином и причислять себя к важным сотрудникам данного учреждения.
Добавлю здесь разговор с молодым техником, проливающий свет на действие механизма материальных разрушений.
«Некоторое время назад мне выпало с несколькими студентами трудиться в лаборатории технического института; мы ставили эксперименты по упругости, причем делали это добровольно, однако начали уже утомляться, ибо опыты неожиданно затянулись. Однажды, когда мы пришли в лабораторию, мой друг Ф. не стал скрывать своих чувств – мол, до чего же надоело терять время здесь, когда у него столько важных дел дома. Я согласился и прибавил, наполовину в шутку, подразумевая случай несколько недель назад: “Будем надеяться, что оборудование снова откажет, и мы уйдем домой раньше”. В процессе опытов Ф. отвечал за регулировку клапана на прессе, то есть осторожно приоткрывал клапан, чтобы жидкость под давлением медленно вытекала из накопителя и попадала в цилиндр гидравлического пресса. Главный из нас стоял у манометра; когда достигалось нужное давление, он громко кричал: “Стоп!” По кивку главного Ф. взялся за клапан – и повернул изо всех сил влево (а ведь все клапаны закрываются, как известно, поворотом вправо)! Тем самым внезапно на пресс обрушилось полное давление, соединительные патрубки не были на такое рассчитаны, и один из них немедленно лопнул. Для оборудования это был вполне безобидный исход, но работу пришлось остановить, а нас распустили по домам. Показательно, кстати, что потом, когда мы обсуждали этот случай, мой друг Ф. не мог припомнить моих слов, зато я помнил их отлично».
Когда случается споткнуться, оступиться, поскользнуться, это тоже не всегда нужно толковать непременно как случайное моторное действие. Двусмысленность самих этих выражений – «оступиться», «сделать ложный шаг» – указывает на то, какой характер могут иметь скрытые фантазии, проявляющиеся в потере телесного равновесия. Вспоминаю целый ряд легких нервных заболеваний у женщин и девушек после падения без травматических последствий: они рассматриваются как травматическая истерия, вызванная испугом при падении. Я уже озвучивал мысль, что связь между событиями здесь противоположная: что само падение было как бы подстроено неврозом и выражало те бессознательные фантазии сексуального содержания, которые прячутся за симптомами и являются их движущими силами. Не это ли подразумевает пословица «Когда девица падает, то [падает] на спину»?
К числу ошибочных движений можно отнести также и тот случай, когда даешь нищему золотую монету вместо меди или серебра. Объяснить подобные случаи нетрудно: это жертвенные действия, призванные умилостивить судьбу, отвратить бедствие и т. д. Если этот случай происходит с заботливой матерью или теткой и если непосредственно перед прогулкой, во время которой проявила эту невольную щедрость, она высказывала опасения о здоровье ребенка, то можно не сомневаться в значении этой якобы досадной случайности. Так акты, совершаемые по ошибке, дают нам возможность исполнять все те благочестивые и суеверные обычаи, которые (в силу сопротивления со стороны неверующего разума) вынуждены бояться света сознания.
е) Положение о том, что случайные действия являются, в сущности, преднамеренными, вызовет меньше всего сомнений в области сексуальных проявлений, где граница между этими обеими категориями почти незаметна. Несколько лет назад я испытал на самом себе прекрасный пример того, как неловкое, на первый взгляд, движение может быть самым утонченным образом использовано для сексуальных целей. В одном близко знакомом мне доме я встретился с приехавшей туда в гости молодой девушкой; когда-то я был к ней не совсем равнодушен, и чувство, как выяснилось, пропало не до конца: ее присутствие сделало меня веселым, разговорчивым и любезным. Уже тогда я задумался над тем, каким образом это вышло, ведь годом ранее эта же девушка нисколько меня не взволновала. Тут появился ее дядя, очень старый человек, и мы оба вскочили, чтобы принести ему стоявший в углу стул. Она оказалась быстрее и, кажется, стояла ближе к цели, а потому взяла кресло первой и понесла, держа перед собой спинкой назад. Так как я подошел позже и все же не оставил намерения отнести кресло, то очутился вдруг вплотную позади нее и обхватил ее сзади руками; в результате мои руки на мгновение сошлись вокруг ее талии. Конечно, я сей же миг разорвал объятие, и никто, похоже, не заметил, сколь умышленно, в самом-то деле, я использовал это неловкое движение.
Не раз мне доводилось убеждаться и в том, что те досадные движения, которые делаешь, когда хочешь на улице уступить дорогу и несколько секунд мечешься то вправо, то влево, но всегда в том же направлении, что и идущий навстречу, пока наконец не останавливаются оба, – что и в этих движениях, которыми «заступаешь дорогу», повторяются непристойные, вызывающие действия ранних лет, а под маской неловкости преследуются сексуальные цели. Из психоанализов, производимых над невротиками, я усвоил, что так называемая наивность молодых людей и детей часто бывает лишь этакой маской, применяемой для того, чтобы иметь возможность без стеснения говорить или делать нечто неприличное.
Совершенно аналогичные наблюдения над самим собой сообщает доктор Штекель: «Я вошел в дом и подал хозяйке руку. Удивительным образом я при этом развязал шарф, стягивавший ее свободное утреннее платье. Я не знал за собой никакого нечестного намерения, но все же совершил это неловкое движение со сноровкой карманника».
Уже неоднократно приводились свидетельства того, что писатели вкладывают в ошибочные действия персонажей значения и мотивы, о которых у нас идет речь. Поэтому не вызывает удивления тот факт, что мы находим все новые примеры наполнения таких действий смыслом и даже обретения ими предсказательной силы.
Вот отрывок из романа Теодора Фонтане «Обольстительница» (1882): «Мелани подпрыгнула и бросила одним из больших мячиков в мужа, как бы его приветствуя. Но промахнулась, мячик полетел в сторону, и Рубен изловчился его поймать». По возвращении с прогулки, на которой случилось это событие, у Мелани и Рубена состоялся разговор, приоткрывающий начало отношений. Эти отношения далее переросли в страсть, так что Мелани в итоге рассталась с мужем и целиком предалась в руки возлюбленного (сообщение Г. Сакса).
ж) Последствия ошибочных действий нормальных людей носят обыкновенно безобидный характер. Тем больший интерес вызывает вопрос, можно ли в каком-нибудь отношении распространить наш взгляд на такие случаи ошибочных действий, которые имеют более важное значение и сопровождаются серьезными последствиями, как, например, ошибки врача или аптекаря.
Мне самому крайне редко доводится оказывать врачебную помощь, поэтому приведу всего один пример из собственной практики. У одной очень старой дамы, которую я на протяжении ряда лет навещал ежедневно дважды в день, моя медицинская деятельность ограничивалась утром двумя действиями: я капал ей в глаза несколько капель глазного лосьона и делал вспрыскивание морфия. Для этого всегда стояли наготове две бутылочки: синяя – для глазных капель и белая – с раствором морфина. Как правило, в ходе этих действий мои мысли были заняты чем-либо другим. Я проделывал эти действия столько раз, что мое внимание чувствовало себя свободным. Однажды утром я заметил, что мой автомат сработал неправильно. Пипетка вместо синей бутылки погрузилась в белую и накапала в глаза не глазные капли, а морфин. Я сильно испугался, но затем рассудил, что несколько капель двухпроцентного раствора морфина не могут повредить конъюнктивальному мешку[158], так что успокоился. Очевидно, что ощущение страха должно было исходить из какого-нибудь другого источника.
ebooksa