Похожи ли вы на меня? Я ненавижу людей, которые не зябнут. Преклоняясь перед ними, я все же чувствую антипатию к целой толпе заслуженно известных художников и ваятелей. Особы, наделенные буйным смехом и непомерными голосами, мне неприятны. Словом, я не люблю здоровья.
Под здоровьем я понимаю не это дивное равновесие души и тела, составляющее сущность героев Софокла, античных статуй и христианской морали, но ужасную красноту щек, неуместное веселье, невероятно густой цвет лица, руки с ямочками, широкие ступни и всю эту жирную плоть, которою наше время изобилует, пожалуй, до неприличия.
По той же причине мне внушает омерзение так называемая здоровая поэзия. Вам это видно отсюда: прекрасные девы, прекрасные юноши, прекрасные души – все это одно на другом: mens sana… И затем, как обстановка, зеленые рощи, зеленые луга, голубое небо, золотое солнце и золотистые нивы… Мне противно и это. Похожи ли вы на меня?
Если нет, уходите.
Если да, расскажите мне о сентябрьском дне, теплом и печальном, проливающем свою желтую грусть на красную апатию томящегося зрелостью пейзажа. В этой раме разрешите мне вызвать надломленную, сосредоточенную, царственную поступь выздоравливающей, лишь недавно утратившей молодость, ее едва вернувшиеся силы все же позволяют ей короткую прогулку по парку: она в белом, у нее серые, как небо, глаза, обведенные синевой, как горизонт, но бесконечно задумчивые, исполненные сосредоточенной страсти.
Меж тем она идет, хрупкая чаровница, унося в складках своего длинного пеньюара мое слабое сердце и явно сопричастную думу – средь запаха спелых плодов и умирающих цветов.
Моя дочь
Ей одиннадцать лет, начало неблагодарного для девочек возраста, как говорят. Я больше не держусь этого взгляда – и я прав.
Высокая, тонкая, с большой головой и неопределенными волосами, но глаза!.. О, эти глаза, ее глаза!
Она не красавица и даже не хорошенькая. Она даже чуть-чуть дурна собой, но так умилительно!
Она образована, она шьет, как фея, и знает свой катехизис, как ангел, ее первое причастие будет прекрасно, как она сама!
Когда она глядит на меня, во всем моем существе наступает этот мир чистой совести для христианина – этот золотой взгляд генерала на солдата, который только что выказал себя молодцом.
У нее серые глаза, и зрачки светятся, как острия стрел этих добрых канадских дикарей, которые еще говорит на языке Фенелона и святого Викентия; ресницы, громадные и черные, как крылья ворона, трепещут, как голуби, и в порыве дочернего поцелуя взлетают и парят, как эти птицы.
Какая жена из нее выйдет! И, вероятно, какая мученица, увы, какого-нибудь нотариуса, и его любовниц, и его сигар, и своего скрытного сердца, гордящегося жертвой!
К счастью, она никогда не существовала и, вероятно, уже никогда не родится.
В деревне
Скромный старинный кабачок полон, закатных лучей; горячий свет зажигает окна, пляшет на плитках красных кирпичей, кровавыми искрами решетит расписные фаянсы дубового с медными пластинками поставца и, достигнув стола, за которым и мечтаю, опершись на руки подбородком, багрянит темное пиво в большой кружке.
Хозяйка все такая же, какой я ее знал, только седины прибавилось в ее рыжих волосах: она рассказывает мне про мужа кузнеца и про детей, из которых старший через пять лет должен тянуть жребий. Мне несколько трудно понимать ее, потому что она говорит на местном наречии, и несколько тяжело отвечать, ибо я мечтаю.
Мечтая, я гляжу сквозь низкое окно на большую дорогу, переходящую в улицу села, крайние жилища которого видны отсюда. Одно из них несколько выше прочих и лучи, протянувшись с запада, ласкают его кровлю с особой заботливостью.
Время от времени проходит мимо лошадь, волоча борону или таща соху, а за нею селянин, посвистывая или ругаясь, смотря по ходу запряжки, или же охотник налегке, сожалеющий о полных ягдташах, с которыми он возвращался полтора месяца тому назад. Крестьянин и охотник заходят порою, выпивают, расплачиваются и выходят, выкурив трубку и обменявшись новостями.
ebooksa