— Вы слушали все. Верно ли было передано настроение рабочих?
Норкин вынул из кармана отвертку и стал старательно вбивать ее ладонью в сжатый кулак.
— Верно, я вас спрашиваю? — крикнул Зудов.
Головы сидящих стали поворачиваться в сторону бригадира. Марина съежилась. Ей казалось, что сейчас ее увидят и прогонят.
— Верно-то верно, — сказал Норкин басом. — Только ведь, Арнольд Борисыч, кто же знал, что так обернется дело. Вы-то говорили, что деньги есть, только не хотят давать.
— Позвольте…
Но говорить Зудову больше не позволили. Поднялся шум. Марина, не сдержавшись, тоже крикнула что-то протестующее. Она не помнила даже что. Миронову с трудом удалось восстановить порядок.
— Голосуйте, товарищи, — крикнул он.
В зале переглядывались. Передние оборачивались назад, задние глядели на передних. Катерина прижала к груди ребенка и медленно подняла освободившуюся руку с узкой ладонью. Разорванный рукав кофточки сполз ей на плечо. Марина оглядела зал. Выше всех маячила рука бригадира Норкина с зажатой в кулаке отверткой. Марина поколебалась немного и нерешительно, словно боясь, что ее одернут, подняла руку.
Тимофей Реудов встал и два раза оглушительно хлопнул в ладоши. Воробьи за окном испуганно шарахнулись в стороны. Вслед за Реудовым поднялись остальные. Несколько голосов запели «Интернационал», к ним присоединился весь зал. Пели старательно, с суровыми лицами. Грубые голоса покрывал чей-то молодой, сильный и очень знакомый голос. Марина вдруг сообразила, что это ее голос.
Марина подолгу не встречалась с отцом. Жила она теперь внизу, в угловой комнате, питалась на кухне вместе с кухаркой. На верхнюю половину не ходила, хотя иногда в свободную минутку ей очень хотелось сесть за пианино. Но делать это было нельзя. За стеной лежал Фирс Нилыч. Он уже давно не вставал с постели, и его раздражал каждый звук. Ходила за ним высокая рябая старуха, тетка Настасья.
С работы Марина вернулась голодная и усталая. На кухне пахло угаром. Марина открыла окно и села к столу. В дверях появилась Настасья. Глаза у нее были заплаканы.
— Поди, барышня, к отцу, — жалобно попросила она.
Марина пошла. Она знала, что отец скоро умрет, но не чувствовала ни страха, ни жалости. У Фирса Нилыча были две жены, и обе умерли в молодые годы. Второй раз он женился пятидесяти лет на восемнадцатилетней бедной девушке. Через год родилась Марина. В дочери Фирс Нилыч не чаял души. Она звала его дедушкой, любила сидеть у него на коленях и таскала за бороду. Смерть второй жены Фирс Нилыч воспринял как божью волю и вскоре примирился с одиночеством.
Все это ушло в прошлое и не вызывало теперь ничего, кроме грусти.
В комнате, где лежал отец, горела зеленая лампадка. Огонек мигал в спертом застоявшемся воздухе. Пахло лампадным маслом, мятой и несвежим постельным бельем. Марина в нерешительности остановилась у двери.
— Подойди, — слабо попросил Фирс Нилыч. — Спаси господи, что пришла.
Марина подошла и опустилась на низенький пуф у кровати. Старик высвободил руку и потянулся к дочери. Рука у него была холодная и сухая.
— Не встану уж больше, пришло время давать ответ господу.
Марина понимала, что должна сейчас сказать слова утешения, пожалеть отца, приободрить его, но чувствовала, что это выйдет фальшиво, и молчала. Она ловила себя на мысли, что хочет поскорее уйти из этой полутемной каморки, заставленной иконами.
ebooksa