Радуга — дочь солнца

Правда, он никогда не ходил в атаки и не руководил сражениями — у людей рейхсфюрера другие задачи, — зато с первого дня он находился в войсках, чего не скажешь о других его сослуживцах, предпочитающих иметь дело с пленными. А пленные, как известно, оружия не носят. Он же, Хартунг, всегда на виду, недалеко от места главных событий, можно даже сказать — на поле боя, и в его руках сосредоточена точнейшая информация. Для военного историка, каковым себя считал Хартунг, этого вполне достаточно. Специальную главу в своих исследованиях он решил назвать «Неожиданности на войне». Это очень важно. Бывали случаи, когда неожиданности вносили изменения в планы ведения войны. Как это было, например, совсем недавно — какой-нибудь месяц назад — в районе Бородинского поля. Там даже осторожный Клюге, один из лучших тактиков вермахта, не смог всего предусмотреть и сильно оконфузился с этим злополучным французским легионом. Злые языки и сейчас болтают, что не было никакой необходимости посылать в бой этот легион и что тщеславный фельдмаршал решил на московской авансцене разыграть исторический спектакль. Пусть так! Зато как блестяще начинался спектакль!

На лесной опушке за железной дорогой фельдмаршал вышел из бронеавтомобиля и энергично зашагал к окопам. Густой кустарник надежно прикрывал четыре французских батальона, выстроенные в безукоризненное каре. Эти добровольческие батальоны, сформированные из членов различных фашистских организаций, двигались с армией от самой границы и почти не участвовали в боях. Они готовились к параду в Москве. Во время стоянок легион строился в две сводные колонны, расчищался участок, равный по размеру Красной площади, и солдаты отрабатывали торжественный марш.

Сейчас фельдмаршал решил ввести их в дело. Солдаты стояли плотными шеренгами — в чистой форме, с оружием, еще не бывшим в употреблении, они имели картинно воинственный вид. Танки, предназначенные для поддержки атаки, сделали последнюю перед Москвой заправку, танкисты переоделись в парадную форму и решили в этот последний бой идти с открытыми люками.

Фельдмаршал гордился тем, что приказы в его армии выполняются с точностью до минуты, и сейчас ровно за минуту до его обращения к солдатам закончилась артподготовка. Впереди в двух местах горела деревня, подожженная снарядами, над молчаливыми позициями русских стлался густой дым. Фельдмаршал знал, что у противника нет войск, и был спокоен. За последнюю неделю его армия ни разу «не выбилась из графика», действуя по окружению рассеянных русских армий, развертывалась точно по намеченному плану, как будто это были маневры, а не война; и впереди не было ничего такого, что могло бы остановить его механизированные корпуса.

— Солдаты! — энергично выкрикнул фельдмаршал и так же энергично взмахнул рукой в тесной перчатке. — Сто тридцать лет назад ваши предки плечо к плечу с немцами героически сражались на этом поле против общего врага. Здесь они приняли причастие смерти. Вас ждет победа! Та же земля у вас под ногами, и тот же враг на этой земле. Вперед, солдаты! В последний бой! Мы останемся здесь навсегда.

Только спустя несколько дней Хартунг догадался, какой злой иронией обернулись слова фельдмаршала. Французский легион действительно навсегда остался в этой земле. Русские обрушили на него удар такой ужасающей силы, закончив бой штыковой атакой, что от легиона ничего не осталось. Жалкие остатки его в страхе разбежались по лесам, где их отыскивали похоронные команды, чтобы затем отправить в тыл.

Армии пришлось обходить стороной это страшное поле.

Хартунг знал, что после разгрома легиона Гюнтер фон Клюге, славившийся неизменностью своих привычек, впервые за всю кампанию не лег спать вовремя (он ложился и вставал очень рано), а долго читал мемуары Коленкура. Книгу эту он купил в Варшаве, где в то время находился штаб 4-й полевой армии, и не расставался с нею ни на один день. Читая, он выпил полбутылки крепкого французского вина, что было уже совсем удивительно, ибо последний солдат в армии знал, что к спиртному фельдмаршал притрагивался лишь в исключительных случаях. Что искал он у Коленкура той ночью? До этого книга служила ему своеобразным красочным путеводителем. Фельдмаршал гордился, что его армия шла дорогой Наполеона, и, чтобы довершить сходство, он обязательно, пусть на самое короткое время, останавливался со своим штабом там же, где император французов.

О, Хартунг хорошо понимал фельдмаршала! Не каждый способен своевременно позаботиться о том, чтобы не затеряться на извилистых дорогах истории, чтобы другие не затоптали твои следы.

И вот спектакль сорвался! Французский легион не будет шагать по Красной площади.

Вспомнив все это, Хартунг даже приободрился и повеселел, сидя в подвале за толстыми кирпичными стенами. Уж он-то обязательно проедет по московским улицам на своем фронтовом «мерседесе». И притом в числе первых. Только побольше осторожности в эти решающие дни. Трезвый расчет и никаких эмоций. Горячие скакуны чаще всего и не доходят до финиша. Кто знает, какие неожиданности могут быть впереди. Ведь откуда-то взялись эти танки? Да еще в сорока километрах от линии фронта.

Ох этот Мезер! Где он теперь со своими хвалеными саперами? Кретины. Мину на дороге не могли обнаружить, и фюрер лишился еще одного своего солдата. А теперь еще и танки! Кичится своей солдатской честью. Дурак! Рыцари еще не выиграли ни одной войны. Так может думать только последний идиот, не читавший фюрера.

В середине подвала из земли пробивался родник и по деревянному желобу убегал под стену. Хартунг зачерпнул холодной, как лед, воды, намочил носовой платок и приложил к ушибленному месту.

Глава десятая

Это был самый опасный и решающий момент рейда. Десантники, которыми командовал едва ли не самый отчаянный разведчик фронтового управления капитан Савелов, на двух танках Т-34 прорывались на свою сторону. Во втором танке со всеми возможными в этих условиях удобствами лежал человек в кожаном реглане. Левый сапог у него был разрезан, а нога туго забинтована. Он был очень бледен, но уверял, что чувствует себя хорошо, и даже шутил. Когда его выносили из заброшенного лесного блиндажа, он сказал:

— Знаете, капитан, самолет оказался для меня слишком хрупким сооружением. Надеюсь, ваша техника не развалится так быстро.

Самолет этот летел ночью, без огней, над занятой врагом территорией. Летчик был молодой. Он только что окончил училище и считал, что ему здорово не повезло. Его товарищи летали на новеньких ЯКах, охраняли московское небо, и многие из них уже открыли счет сбитым вражеским самолетам, а он пилотировал старую тихоходную «керосинку» и почти все время летал по одному и тому же маршруту, доставляя людей и грузы в партизанское подполье под Смоленском. Так было и на этот раз.

У него за спиной в заднем кресле сидел пассажир в кожаном реглане. Летчик толком даже не знал, кто он такой. Инструкция, которую он получил в отношении этого человека, ничего не объясняла, а лишь подчеркивала таинственность, окружавшую пассажира. Летчик даже как следует не разглядел его лица, он запомнил только холодные непроницаемые глаза и тонкие сильные пальцы, когда тот пожимал ему руку.

Правда, в то недолгое время, когда он, посадив самолет на лесной поляне, отдыхал в партизанской землянке, его познакомили с заданием, и то только в общих чертах. Но и того, что он узнал, было достаточно, чтобы почувствовать чрезвычайную важность предстоящего рейса.

Отряд, в котором он приземлился, был небольшим и, кроме нескольких диверсий, еще ничего не успел сделать, но гораздо важнее диверсий оказались сведения, добытые партизанскими разведчиками. Возвращаясь с задания, в лесу западнее города разведгруппа случайно обнаружила неизвестный объект, судя по охране, имеющий исключительную важность. Вскоре выяснилось, что это штаб группы армий «Центр». Человек в кожаном реглане вез на «большую землю» документы, значение которых невозможно было переоценить.