Агония

— Я пробовала, у меня не получилось… — прошептала она, вздрагивая от волны колких мурашек.

Вадим задрал кофту и залез рукой под футболку, ловя пальцами ее дрожь. У него тоже не получилось. Не любить ее не получилось и не ревновать ее — в жизни не получится. Проверено.

Переоценил себя. Думал, что после прошлой ночи не будет на Реймана реагировать. Но увидел рядом с ней и захотелось свернуть ему шею. Просто потому, что он рядом. Сидит, смотрит на нее, разговаривает с ней.

Ревность уродливая все еще выкручивала вены, поэтому сразу замелькали в голове злые слова и картинки, которые вспоминать не хотелось. Заглушить бы, сломать, не выпускать. Только одним и можно заглушить все. Только она и сможет его успокоить.

Жадно припал к ее рту, будто до этого целой ночи поцелуев не было. Обхватил, будто никогда не целовал. Прижал к себе так сильно, точно в руки первый раз дали и обещали вот-вот забрать. Накинулся без осторожности, без сдержанности, без той аккуратности, с какой до этого себя вел.

— А ты помнишь, как мы впервые поцеловались? — спросил раньше, чем понял, зачем спросил. Вышло приглушенно и сдавленно, потому что прижимался губами чуть ниже уха, к пульсирующей жилке: она бьется, бьется, стучит, стучит. И сердце его тоже — в такт.

Да ясно, зачем спросил. Потому что сам помнил. Вкус губ, их мягкость, запах кожи, нежность щеки. Мелодичный голос. Позже забыл слова, что она говорила, а голос помнил и отдельные отчетливые жесты. Не сумел бы назвать цвет платья, но хрупкость тела помнил и выражение лица.

— Помню, — еле слышно призналась Регина. — Ты был такой деликатный. Откуда она тогда в тебе взялась?

— Я так боялся тебя спугнуть, что потерял.

— Господи, Шамрай, если бы ты только знал, какая я была красивая у травматолога! — засмеялась она почему-то со слезами.

Он в ответ снова прижался губами к ее шее, издав какой-то звук. Или сказал что-то. Похоже, выматерился.

— Да! Я же на свидание собиралась… — стала давиться смешками, — все знали, что у меня свидание…

— Потому что сильно красивая была?

— Нет, сильно рыдала, что свидание сорвалось. Медсестра смеялась: «Вот бы хоть краем глаза посмотреть на того, из-за которого столько слез…», — засмеялась Регина, выпуская из себя накопившуюся горечь. Она начала выходить из нее странно: глупым смехом. — Видела бы она тебя, рыдала б вместе со мной.

— Да чего уж там, вся больница б рыдала вместе с тобой, — хмыкнул он, стирая с ее щеки одиноко покатившуюся слезинку.

— Конечно. Они просто не знают, какой у меня Шамрай… — Освободила руки, вытащила из кольца, в которое он, обняв, сковал ее. Сжала плечи, вцепляясь в них до боли пальцами, вспоминая снова, как однажды его потеряла. Потом нашла — равно, что снова потеряла. — Большой и сильный… рычащий… как медведь… — чуть вдавливая ногти в кожу, провела по предплечьям, покрытым темными волосками. — Я не знала, что делать, не знала… — разоткровенничалась, забыв, что не все свои мысли озвучила, и Вадим, возможно, не поймет, о чем она пытается сказать.

Это сейчас, перемолов все сомнения, бросив Владика и начав новую жизнь с Шамраем, знала, что поступила правильно. Когда за ночь сблизились, как другие и за год не могут, уверилась, что шагнула в верном направлении. Сейчас легко могла сказать: да, нужно было уходить от Реймана сразу, — а тогда такой уверенности не было. Появление Вадима ее ошарашило, она же всерьез думала, что они больше никогда не увидятся.

— Если бы ты сразу рассказала мне про травматолога, тебе бы и придумывать ничего не пришлось. Я бы сам все придумал.

В ответ на этот укор она лишь поджала губы и обхватила ладонями его лицо:

— Ты тогда был пострижен короче, и бороды у тебя не было.