Дни шли, и ожидание сменилось покорностью, той безнадежной покорностью стариков, которую порой путают с апатией. Иногда они за весь вечер не обменивались и словом, потому что говорить им было не о чем, и дни тянулись томительно долго.
Миновала неделя, и однажды, проснувшись, как от толчка, старик пошарил рукой и понял, что лежит один. Было темно, и от окна доносились тихие всхлипывания. Он сел в постели и прислушался.
– Иди сюда, – осторожно позвал он. – Простынешь.
– Сыночку там холоднее, – сказала старуха и разрыдалась.
Он все глуше слышал ее плач. В постели было тепло, глаза слипались. Он несколько раз впадал в забытье и наконец провалился в сон, из которого его вырвал страшный крик жены.
– Лапка! – кричала она страшным голосом. – Обезьянья лапка!
Он испуганно вскинулся в постели:
– Где? Где она? Что случилось?
Она ощупью двинулась к кровати.
– Нужна лапка, – сказала она ровным голосом. – Ты не уничтожил ее?
– Она в гостиной, на полке, – озадаченно сказал он. – А что такое?
Разом смеясь и плача, она нагнулась и поцеловала его в щеку.
– Я о чем подумала, – заговорила она срывающимся голосом. – Как я раньше не подумала? Как ты не подумал?
– О чем не подумал? – спросил он.
– Осталось два желания! – выпалила она. – Мы загадали только одно.
– Тебе этого мало? – жестко спросил он.
– Погоди! – радостно вскричала она. – Мы загадаем еще одно. Поди за ней и загадай, чтобы наш мальчик стал живым.
Старик сел и откинул одеяло с задрожавших ног.
– Господи, ты сошла с ума! – крикнул он, похолодев.
– Иди, иди за ней, – задыхалась она, – и загадай… Мальчик мой!