Почти любовь

– Думаешь, что я этого не боюсь? Или твои родители? Стандартный набор страхов меня не интересует, – решительно отметаю очередной стереотипный ответ. – Загляни глубже, в источник, в самую суть.

– Я … – Олеся растерянно моргает, глядя на меня с лёгким недоумением. – Стой. Ты на мне какую-то новую программу тестируешь?

– Нет, мы просто разговариваем о том, что тебя тревожит на самом деле, – поясняю я. Она берет паузу на осмысление ответа. На лице отражается огромная гамма эмоций, придавая ей уязвимый мечущийся вид.

– Не знаю, смогу ли вернуться к прежнему образу жизни, или теперь все изменится. Мои цели, взгляды, принципы…, – нерешительно откровенничает Олеся.

– А почему что-то должно измениться? – интересуюсь я. – Ты разве стала другим человеком? Я удалил у тебя яичники, а не часть мозга. Руки, ноги на месте, волосы отрастут, гормональная терапия избавит от неприятных последствий, а периодическая диагностика поможет исключить вероятность регресса. Ничто не мешает тебе жить так, как хочется. Через пару недель можешь смело возвращаться к своей миссии по спасению котят и старушек. Если, конечно, это все ещё твоя первостепенная цель. Либо ты можешь начать наконец жить для себя.

– Мне приносит радость то, что я делаю, – запальчиво возражает Олеся. – Помогая другим, я ощущаю себя нужной, полезной…

– Сильной, – дополняю я. – Ты черпаешь силу в слабости других, Лесь.

– Неправда! – потерев виски, она задумчиво хмурит лоб.

– Правда, – уверенно стою на своём. – И это абсолютно нормально. Но скажи мне одну вещь, Олесь. Искренне и не кривя душой. Почему ты думаешь, что нужна только слабым, одиноким, несчастным и сломленным? Ты когда-нибудь задумывалась, насколько тверже будешь стоять на ногах рядом с тем, кто готов добровольно поделиться с тобой своей силой и уверенностью в завтрашнем дне?

– Ты сейчас на себя намекаешь? – в изумрудных глазах проскальзывает скепсис с толикой гнева. Злость – это хорошо. Злость – это прекрасно. Злость срывает цивилизованные маски, показывая наше истинное лицо и мысли.

– Я не намекаю, а говорю прямо, – уверенно поясняю несмышлёной Веснушке. – Помнится, ты мне кое-что задолжала, обещалась вернуть. Момент на мой непредвзятый взгляд идеально для расплаты.

– Я была под властью эмоций, – съезжает Леся. Ожидаемо, черт возьми, но не прокатит. – Ты меня неправильно понял, – и это тоже мимо. Хрен тебе, малыш.

– Знаешь поговорку: слово не воробей…

– Хватит, Саш! – прикрикивает на меня Леся. Разбушевался воробушек. Голос прорезался. Сейчас зачирикает меня до смерти. Страшно, аж жуть, поджилки трясутся.

– Хватит? Я еще даже не начинал, – спокойно апеллирую я. – А теперь без шуток, Олесь. – перехожу к конкретике, сосредоточившись на осунувшемся лице. – Ты не вернешься в Москву к своим собачкам, кошечкам и старушкам.

– Это еще почему? – возмущается Веснушка, порозовев от злости.

– Первая причина – всего перечисленного и в Питере достаточно. Вторая – я тебя банально не отпускаю. Третья – после выписки ты переезжаешь ко мне и прекращаешь маяться дурью и искать поводы меня продинамить, иначе я приму меры воспитательного характера.

– Ремень что ли достанешь? – фыркает Олеся, вскакивая на ноги и убегая в противоположный угол палаты. Прижавшись к стене, она окидывает меня мятежным взглядом и нервно закусывает нижнюю губу. Дышит тяжело и быстро, импульсивно сжимая кулаки.

– Если хорошо попросишь, то будет тебе ремень, – невозмутимо ухмыляюсь я. – Но лучше начать с классики. К экстремальным экспериментам ты пока не готова.

– И как ты это представляешь? – помолчав, тихо любопытствует Леся. Радует, что она не пошла сразу в отказ, а значит, у меня есть шанс прояснить ситуацию.