Наливаю дрожащей, как у алкоголика, рукой воды из графина и жадно припадаю губами к стакану. Пью и чувствую жалящий щеку взгляд. Яровой.
Скашиваю глаза в его сторону, чтобы только лишний раз убедиться в своей правоте. Смотрит и ещё как смотрит- то ли убивать собирается, то ли в свою спальню на «пожизненное» спрятать. Сразу не разберёшься.
— Кто такой смелый вызвал врача и продырявил мою задницу? — утолив жажду, перешла к главному — восстановлению потерянных событий и раздаче пенделей подругам.
Обе синхронно ткнули указательными пальцами в Ярового. Опаньки!
— Захар Пантелеймонович, объяснения, пожалуйста.
И это я, кажется, зря. Ибо только плеснула масло в уже тлеющие угли будущего пожара.
— Вероника, ты лучше не начинай.
— О! Снова угрозы!
— Да, а если и дальше в таком тоне разговор продолжишь, то домой поедешь связанная и на заднем сиденье моей тачки. Доходчиво поясняю?
А теперь и я злая, так как нехрен орать на меня больную и несчастную.
— Панталонович, я не поняла, тебе девочки тут на яйца наступили и их же в задницу засунули, что ты орёшь как раненый носорог и бивнями трясешь?!
Краем сознания слышу пугливое Машкино «ой», но я сейчас нахожусь в той стадии агрессии, что хочется только бить и убивать.
— Ну, всё, Земляникина, выпросила, — подрывается с кресла Яровой, что-то по старинке хоть и тяжёлое, но отлетает к окну как нечто невесомое.
Не успеваю сообразить, что к чему, как меня уже самым варварским способом водрузили на плечо и сразу потащили в спальню. Подруги тоже вскочили с дивана, и теперь хвостиком шагают за нами.
— Захар, совсем рехнулся? Девочки, — верещу я, брыкаясь как бешеная лошадь.
— Молодой человек, вы полегче, — уверенно начинает диалог Соня.
А Сорокина подозрительно молчит. Предательница. Втюрилась в этого …
Додумать не успеваю, меня скинули с плеча на кровать.
— Ники, тебе ровно пять минут, чтобы собрать все свои вещи. Ты переезжаешь.
— Куда это? — блею я, теряя весь запал от железобетонной уверенности в мужском голосе.