Первоначально А. Ф. Лазурский, сотрудники лаборатории и учителя — участники организованного им кружка, проводили наблюдения над школьниками во время уроков и на переменах, чтобы выяснить психологическое значение различных предметов обучения, их влияние на развитие и проявление тех или иных психических функций, определить, какие психические способности проявляются особенно сильно в занятиях тем или иным учебным предметом и как следует составлять экспериментальную методику.
Все эти наблюдения были собраны в «Программы индивидуальных проявлений» по разным учебным предметам. Затем были разработаны экспериментальные уроки по этим предметам и свободная методика школьного экспериментального дня. Объясняя специфику метода естественного эксперимента, Лазурский писал: «Здесь, как и во всяком другом эксперименте, мы имеем преднамеренное, могущее неоднократно повторяться вмешательство исследователя в душевную жизнь испытуемых, причем вмешательство это производится при помощи определенных, заранее разработанных приемов и имеет всякий раз определенную цель — исследовать ту или иную, заранее намеченную группу психических процессов» (Лазурский, 1918, с. 3).
При всем различии экспериментальных направлений А. П. Нечаева и А. Ф. Лазурского у них были общие черты: во-первых, стремление сблизить психологические исследования с педагогической практикой и, во-вторых, установка на массовый групповой эксперимент.
Челпанов критиковал Лазурского и говорил, что не видит принципиального различия между методом естественного эксперимента и наблюдением. Весьма резко Челпанов выступил и против Нечаева. Он утверждал, что там, где нет самонаблюдения, не может быть и речи о научной ценности экспериментальных данных. Педагоги и психологи, не владеющие интроспективным методом, по его мнению, не могут проводить полезные экспериментально-психологические исследования. Факты, полученные в массовых школьных экспериментах, Челпанов назвал экспериментальным хламом, а их собирание — плачевным результатом плодящегося дилетантизма в психологии.
Челпанов, казалось бы, противоречил сам себе, когда в 90-х годах выступал за эксперимент, а на психологических съездах в столкновении с нечаевским движением активно ратовал за прекращение школьных экспериментов. Но на самом деле он последовательно вел свою линию: выступал за эксперимент, когда в него вводили интроспекцию, и был против него, когда применяли объективный метод. Челпанов считал, что следует пересмотреть отношение психологии к естествознанию и нет нужды поддерживать связь между ними. Призвав к обсуждению вопроса о пути развития психологии, он отверг сеченовский ответ на вопрос «Кому и как разрабатывать психологию?» и выступил против объективного экспериментального метода — за сохранение субъективного, присущего интроспективной психологии. На Втором съезде в своем программном докладе о задачах психологии Челпанов утверждал, что настало время, когда надо отвечать на сеченовский вопрос иначе, чем это сделал сам Сеченов.
Свою философскую платформу Челпанов сформулировал во вступительной лекции по курсу психологии в Московском университете, когда он занял кафедру философии после умершего князя С. Н. Трубецкого (Челпанов, 1912). Челпанов призывал к утверждению души как главного объяснительного принципа в психологии. «Понятие души есть такое понятие, которое мы необходимо примышляем, когда думаем о тех или иных психических явлениях», — отмечал Челпанов (там же, с. 76). Он полагал, что экспериментальную психологию надо подчинить философской психологии, которая как учение о душе исследует общие законы духа.
Г. И. Челпанов с полным удовлетворением встретил доклад А. А. Крогиуса на Первом съезде, в котором отрицалась необходимость связи психологии с естествознанием. Отметив, что «психология отделяется от естествознания резкою гранью как в смысле объекта, так в смысле исходной точки и метода исследования» (Труды., 1906, с. 39), стремясь утвердить пошатнувшиеся принципы интроспекционизма, докладчик вернулся к старым призывам отмежевать психологию как науку о душе от наук о природе и признать основным ее методом интроспекцию. Полностью одобрив предложения Крогиуса, Челпанов противопоставил их сеченовской программе развития психологии.
В докладе «Задачи современной психологии» на Втором съезде по педагогической психологии Челпанов рассматривал ценность различных методов для психологии, определяя это как программный вопрос жизненной важности. Он утверждал, что применение экспериментальных методов ничего не отвергает из прежних воззрений и не исключает способов исследования, которые издавна были приняты в психологии. Не существует коренного различия между экспериментальным исследованием и самонаблюдением. Если экспериментом называть наблюдение произвольно вызванного явления в произвольно изменяемых условиях, то эксперимент может применяться в самонаблюдении, так как «мы можем вызывать искусственно те или иные состояния» сознания и изменять их по произволу (Труды., 1909, с. 59). Все изменения можно производить во внутреннем опыте без какого-либо воздействия извне. Так, выбрасывая из понятия эксперимента все его действительное содержание, утверждая существование внутреннего опыта и отказываясь от признания детерминированности психического внешним миром, Челпанов заключал, что в психологии самонаблюдения тоже применялся эксперимент.
«Нельзя самонаблюдение устранить из психологии, — говорил Челпанов. — Оно всегда лежит в основе и экспериментального и так называемого объективного изучения психических явлений» (там же, с. 61). Он заявлял, что не видит принципиальной разницы между двумя способами исследования: один, использующий объективный метод, применяемый экспериментальной психологией, можно назвать «внешним экспериментом», другой, опирающийся на субъективный метод, можно назвать «внутренним экспериментом».
Челпанов ссылался на недавно появившиеся экспериментальные исследования мышления Вюрцбургской лаборатории, в которых главную роль играет самонаблюдение. Эти исследования он считал особо важными в методологическом отношении. В статье, опубликованной незадолго до съезда в журнале «Вопросы философии и психологии», Челпанов писал, что эти исследования показали «возможность мышления, не зависящего от представлений и ощущений, а так как ощущения и представления получаются через посредство тела, то возможность мышления, не зависящего от представлений и ощущений, может быть, служит подтверждением того взгляда, что душа может не только действовать, но и существовать независимо от тела» (Челпанов, 1909в, с. 29–30). Доклад Челпанова был воспринят участниками съезда как выступление против экспериментальной психологии.
В защиту объективного метода с большой речью выступил Н. Н. Ланге, единственный из университетских профессоров историко-филологических факультетов создавший экспериментальную психологическую лабораторию. Он указал на реакционную сущность челпановской программы и выразил несогласие с его характеристикой психологического эксперимента и субъективного метода. «Внутренний эксперимент отличается, по мнению профессора Челпанова, от внешнего не по существу, — сказал Ланге, — а лишь количественно, по степени. Что самонаблюдение пользуется таким внутренним экспериментом, с этим должно согласиться, но что внешний (т. е. действительный) эксперимент отличается от внутреннего лишь количественно, совершенно ложно. <…> Сравнительно с действительным опытом, в котором даются реальные внешние впечатления, строго методически подобранные с целью вызвать строго определенные психические состояния, так называемый внутренний опыт является лишь игрою воображения, которая почти так же далека от действительного исследования, как воображаемая охота на воображаемых львов в воображаемой Сахаре — от действительной охоты» (Труды., 1909, с. 70–71].
Ланге возражал Челпанову и в оценке работ Вюрцбургской психологической лаборатории. Он говорил, что ему понятно, почему Челпанов считает эти исследования особенно ценными и типичными для настоящего эксперимента: они сильно уклоняются от требований, обязательных для психологического эксперимента. В этих опытах нет именно того, что «должно ценить в научном эксперименте, а именно: 1) нет объекта, с которым можно было бы сравнить психическое явление и тем обнаружить его качества, недостатки и состав; 2) объекты, вызывающие психическое явление. представляют хаотическую, нерасчлененную сложность, отдельные элементы которой не подлежат поэтому систематической вариации, которая обнаружила бы систематически и последовательно и состав психического явления. Таким образом, образцом психологического эксперимента исследования Вюрцбургской школы никак служить не могут. В методологическом отношении они представляют не шаг вперед, а назад сравнительно с типическими психологическими экспериментами» (там же, с. 72). Ланге квалифицировал Челпанова и как противника экспериментального направления.
В условиях размежевания и противопоставления объективного и субъективного методов Ланге поддержал идею массовых школьных психологических экспериментов, хотя осуждал нечаевские экспериментальные методики и их теоретическую основу — представление о спонтанном развитии ребенка. Он допускал существование двух рядов факторов, влияющих на развитие ребенка: природного и культурного; биологического и исторического; наследственного и воспитательного.
В то же время Челпанов поднял на съезде важный вопрос об отношении теории и эксперимента, усматривая здесь опасную тенденцию к отрыву психологического эксперимента от теории и стремление выделить экспериментальные исследования в особую дисциплину — экспериментальную психологию. Считая вредным такой разрыв, он указывал, что представление о независимости эксперимента от теории ошибочно, собственно экспериментальной психологии не существует, есть только экспериментальные методы исследования. «Надо покончить, — подчеркивал он, — с противопоставлением психологии экспериментальной психологии теоретической» (там же, с. 65). Отсюда он делал вывод, что нельзя заводить лаборатории там, где нет специалистов-психологов. Имелись в виду, конечно, школьные лаборатории, организованные учителями. Отсутствие теоретической подготовки у учителей сделает их работу бесплодной, приведет к собиранию никому не нужного материала.
Большинство участников съезда высказывались за объективный метод в психологическом исследовании и отвергли предложения Челпанова о прекращении экспериментов в педагогической психологии. Один из участников Первого съезда В. Е. Игнатьев назвал вопрос об эксперименте краеугольным для съезда и сказал, что лишь объективный метод позволяет подойти к исследованию ребенка, поскольку самонаблюдение тут невозможно. А. Н. Бернштейн, возглавивший после смерти А. А. Токарского психологическую лабораторию при психиатрической клинике Московского университета, выражая мнение врачей-клиницистов, отмечал, что единственно возможным в клинике является объективный метод, так как ни к больным, ни к детям самонаблюдение не может быть применено.
Выступления Челпанова в полемике на съездах были восприняты участниками дискуссии как защита традиционной официальной психологической науки. Ц. П. Балталон, возражая Г. И. Челпанову, заявил, что за его словами скрывается не беспокойство о судьбах экспериментальной психологии, а желание связать тесными узами ее с философией, со старинной философской психологией, а с этой главной идеей докладчика согласиться никак нельзя. А. Н. Кремлев выразил убеждение, что «вражда между экспериментальной и теоретической психологией есть только яркое и цветное отражение широкой и общей борьбы между идеализмом и материализмом в науке» (Труды., 1906, с. 43).
Большинство участников съезда поддержали нечаевцев. Несмотря на свои методические ошибки, последние отстаивали экспериментальную психологию, объективные методы. Их преимущество заключалось в том, что они шли навстречу жизни, практике, запросам времени. Поэтому вместе с нечаевцами против интроспекцио-низма и челпановского требования блюсти интересы чистой науки выступили такие психологи-экспериментаторы, как В. М. Бехтерев и А. Ф. Лазурский.
Спор между Челпановым и Нечаевым не закончился и на Втором съезде по педагогической психологии. Публикуя свой доклад в журнале «Вопросы философии и психологии», Челпанов снабдил его обширными примечаниями, касающимися этой полемики (Челпанов, 1909а). Нечаев ответил на его критику школьных экспериментов (Нечаев, 1909) и вызвал новые возражения Челпанова (Челпанов, 1909б). Челпанов в дальнейшем продолжал критику массовых экспериментов в школе, выступая против связи психологии с практикой: «Научная психология должна быть прежде всего теоретической, она должна быть чистой, а не прикладной», ее надо разрабатывать «совершенно независимо от того, присущи ей какие-нибудь практические задачи или нет». В увлечении практическими задачами педагогическая психология, по словам Челпанова, сбилась с правильного пути (Челпанов, 1912, с. 124–125).
На Первом съезде В. М. Бехтерев внес предложение создать специальное научное и вместе с тем учебное заведение — психологический или психоневрологический институт. Упорно продолжая осуществлять свою программу комплексных экспериментальных неврологических и психологических исследований, Бехтерев изложил план создания института широкого профиля, где велась бы научная работа и проходили учебные занятия, который был бы связан с разными областями практики — криминалистской, медицинской, педагогической и др., — и охватил бы своими исследованиями как индивидуальную, так и общественную психологию.
Главная цель психологического института, по словам Бехтерева, должна состоять в том, чтобы «всесторонне изучить и научиться понимать человеческую личность и выяснить более совершенным образом, чем это было до сих пор, способы наилучшего ее развития, совершенствования и, где нужно, врачевания» (Труды., 1906, с. 246). На Втором психологическом съезде речь уже шла о работе организованного В. М. Бехтеревым Психоневрологического института. Экспериментальной психологической лабораторией в этом институте заведовал А. Ф. Лазурский, читавший курс общей и экспериментальной психологии. Открытый в 1907 г. институт был первым в нашей стране высшим психологическим научно-исследовательским и учебным заведением.
ebooksa