Григорий вскинул на него голубые, как у Сони глаза, лениво почесал затылок и проговорил:
— Сегодня тебя, а завтра другого. Нет, мил человек, она Божья. Проси — не проси, а ничего не выйдет, потому еще в утробе Богу обещана.
— Сонька, — крикнул он, — иди сюда.
Соня вошла.
— Он просит, чтобы ты его уважила, на гулянки с ним ехала, — так вот, чтобы этого, значит, ничего не было, потому ты нами Богу обещана. Слышишь? А ты, мил человек, того, значит, прощай, на том и расстанемся.
— Так. Говоришь, Божья, — сказал, бегая глазами, Сенька Гусек, — только смотри, чтоб не провоняла она раньше времени, потому часто в Нивинский лес ходит, есть там змей один, как бы не вполз куда и не прогрыз чего. А затем прощай.
Он повернулся и быстро вышел. Соня, вспыхнувшая от его слов, стояла ни жива ни мертва, только сердце ее стучало так, что она боялась, что отец услышит этот стук, и тогда конец ее счастью. Но Григорий не слыхал этого стука, как, по-видимому, не понял и намека Сеньки Гуська. Он только тряхнул головой и сказал:
— Непутевый, много ему платить будет.
В то время как призванная молодежь гуляла, другое настроение было в избах запасных, Якова Меркушина и Василия Анохина.
Яков Меркушин, худой и высокий, с ясными голубыми глазами и длинной черной с рыжеватым отливом бородой, был неудачник. Может быть, самый трудящийся из всей деревни, он никак не мог выбиться из нужды. То у него в самую горячую рабочую пору падала лошадь, то хлеб, который у соседей выходил из-под снегу зеленый и сочный, у него оказывался выпревшим, то буря с градом проходила над его полосой и ломала уже готовую к уборке рожь, то у коровы происходил выкидыш, то жена рожала во время уборки, да и рожала-то она каждый раз девок, четыре их у него, только прошлый год принесла она сына, да видно не ко времени родился мальчишка, зачирел весь и через три месяца помер.
Под влиянием этих всегда сопутствовавших ему неудач Яков Меркушин сделался угрюмым и необщительным, ошалелым, или покорным, как говорили про него соседи. Этой покорности ради его и в старосты выбрали.
Привычка ожидать какую-нибудь неудачу сделала то, что и к призыву своему на войну от отнесся покорно и равнодушно. Когда приходили к нему соседи и убеждали его, что он должен хлопотать об освобождении, потому не по закону отбирать последнего работника, Яков Меркушин только вскидывал нетерпеливо глаза на говорившего и ерошил густые волосы. Только раз как-то он высказал свою затаенную думу.
— Говоришь, не по закону. Кабы другому кому, а не нам с Марьей. С издетства оно это самое. Вот что. А ты по закону?! Чудак, право слово, чудак!
— Больно ты уж того, покорлив очень.
— Против Бога не пойдешь. Мне-то что, мне — ништо. Марью жаль, не управиться ей, опять же детишки тоже. Кабы помог кто, да где?! Был бы старый барин Александр Александрович жив, тот бы отстоял, а теперь один путь, да и тот в яму!
— Чего ты?! — вдруг рассердясь, сказала Марья. Ни Бог весть какое хозяйство, не барское, и без тебя управлюсь. Может, и лучше без тебя. Дома-то жила, ничего этого не было, за тебя бесталанного вышла, нужду узнала.
— Эх, Марья! — сказал горько Яков.
— Марья, сама знаю, что Марья. Думаешь, легко мне тебя на войну снаряжать, а скулишь, только душу воротишь. Сама не управлюсь, Алексей Андреич поможет...
Василий Анохин был одним из духовных братьев Алексея. С тех пор как Алексей поселился после смерти сестры Маши в Звенящем, сначала батраком у Григория, а потом в березовой роще дедушкиного леса, вокруг него стали собираться желавшие жить по справедливости.
Какой русский отрок, какая русская девушка не отдаются этой мечте?! Стоит только выйти в широкое поле, которое где-то необозримо далеко сливается со звездным небом, или войти весенней ночью в густой душистый лес и услышать, как трава воротит прошлогодним листом, или защебечет каким-то особым любовным шепотом засыпающая птица, — как эта мечта охватит все тело мелкой, радостной дрожью, сладким комом подкатится к горлу, слезы сами собой выступят из глаз, и, охваченный непонятным умилением, почувствуешь, сколько зла и греха таится в шумной дневной жизни и сколько чистоты в окружающей мудрой тишине. О, не мечтой, а явью становится тогда жизнь по справедливости.
ebooksa