Даниэль Деронда

– Я всегда была с тобой капризна, мама.

– Нет, дорогая, нет.

– Да, была, – настойчиво подтвердила Гвендолин. – И оттого, что всегда была плохой, теперь я несчастна.

Она безудержно разрыдалась. Внезапные вспышки загадочного возбуждения объяснялись решимостью скрыть правду о своей замужней жизни, однако благодаря таким вспышкам и отрывочным сведениям, полученным от мистера Гаскойна, миссис Дэвилоу начала кое-что понимать.

Принимая все необходимые меры в отношении смерти племянника и возможного поиска тела, добродушный сэр Хьюго счел полезным воспользоваться дружеским общением со священником, чтобы в самой мягкой форме сообщить содержание завещания Гранд-корта и тем самым избавить пастора от иллюзий на этот счет. Возможно, сэр Хьюго проявил бы разговорчивость и без этого похвального намерения, однако оно определенно присутствовало. Он постепенно готовил слушателя к неприятной новости: сначала выразил опасение, что вдова не настолько хорошо обеспечена, как ожидал не только мистер Гаскойн, но и сам баронет, затем несколько раз туманно намекал на серьезные обязательства Грандкорта, и только после этого, наконец, объявил о незаконной связи и о том, что почти все состояние, при отсутствии законного наследника, переходит к побочным детям.

Священник чрезвычайно огорчился и с особой горечью вспомнил, как высокомерно и отталкивающе покойный вел себя по отношению к нему самому. Вспомнил также слухи о его беспутной жизни и чрезмерной приверженности удовольствиям. Однако трудно было представить, что «удовольствие», так сказать, заметенное в дальний угол, внезапно появится в виде стаи прожорливых гусениц, пагубных для благосостояния добропорядочных людей. Впрочем, пастор не довел эти размышления до сведения сэра Хьюго, а повел себя как благонравный светский человек, хотя и ставший добросовестным священником.

– Когда завещание составляет здоровый молодой человек, то, как правило, рассчитывает прожить еще долго. Возможно, мистер Грандкорт не верил, что этот документ вступит в силу. – Немного помолчав, пастор добавил: – Однако тягостно осознавать, что незаконной связи отдается предпочтение перед законным браком.

– Суть дела заключается в том, – рассудительно заметил сэр Хьюго, – что, поскольку мальчик существует, подобный способ передачи состояния действительно представляется самым разумным. У Грандкорта не было родственников ближе кузена, однако страшно думать об уходе из жизни во имя дальнего родственника. Человеку свойственно испытывать некое удовлетворение, если завещание составлено в пользу родных кудрявых головок, но нелепо передавать наследство такому же пресыщенному парню, как ты сам, особенно если он тебе совершенно безразличен. Хуже может быть только пожизненное владение поместьями. Нет, я готов простить Грандкорта за эту часть завещания, но, между нами говоря, не могу смириться с той бедностью, в которую он поверг вашу – нет, нашу – племянницу. Можно подумать, что она вдова доктора. Ничто не кажется мне более отвратительным, чем посмертное сведение счетов с женой. Мужчина должен относиться к собственной вдове с гордостью и любовью. Во всяком случае, именно такие чувства испытываю я. Считаю, что настоящий мужчина легче воспринимает смерть, зная, что жена и дочери достойно обеспечены.

– Это решение огорчает меня тем больше, – признался мистер Гаскойн, – что в роли отца невесты я проявил абсолютное доверие к очевидному благосостоянию мистера Грандкорта и не оговорил в брачном контракте определенных условий содержания для его жены. В тех обстоятельствах подобное поведение показалось мне оправданным. Возможно, вы сочтете меня виновным.

– Нет, виновным не сочту. Доверие неизменно вызывает у меня уважение. Но позвольте дать вам совет: выдавая замуж следующую племянницу – даже за самого архиепископа Кентерберийского, – для начала свяжите его по рукам и ногам. Но что касается миссис Грандкорт, могу сказать лишь одно: сочувствую ей особенно глубоко, так как подозреваю, что с ней обращались дурно. Надеюсь, вы посоветуете племяннице рассчитывать на меня как на друга.

Так говорил благородный сэр Хьюго в глубоком возмущении оттого, что молодая красивая вдова Хенли Мэллинджера Грандкорта стала обладательницей жалких двух тысяч фунтов в год и дома в безнадежно испорченной угледобычей местности. Разумеется, священнику подобный доход казался менее убогим, однако в этом разговоре он значительно острее, чем баронет, осознал унижение, которому подверглась как сама Гвендолин, так и ее ближайшие родственники из-за открытого – более того, демонстративного – признания связи Грандкорта с миссис Глэшер. Подобно всем примерным мужьям и отцам мистер Гаскойн воспринял оскорбление умом женщин, которых оно затронуло особенно остро. Таким образом, испытанное в момент разговора раздражение оказалось значительно легче того, которое достойный пастор испытал, передавая суть завещания миссис Дэвилоу и думая о непосредственной реакции Гвендолин, когда бы матушка ни сочла нужным сообщить ей новость. Почтенный священник пребывал в невинной уверенности, что племяннице ничего не известно о существовании миссис Глэшер. В отличие от дядюшки матушка Гвендолин сразу нашла объяснение многим словам и поступкам дочери, до и после помолвки казавшимся загадочными, и пришла к выводу, что каким-то непостижимым образом бедняжка узнала о существовании любовницы и детей. Она возлагала большие надежды на сердечное откровение Гвендолин по пути в Англию. Возможно, именно тогда удастся узнать, насколько далеко простиралась осведомленность Гвендолин, и подготовить ее к грядущему разочарованию. Однако хлопотать ей не пришлось.

– Полагаю, мама, ты не ждешь, что теперь я стану богатой и знатной, – заявила Гвендолин вскоре после разговора матери с мистером Гаскойном. – Не исключено, что я вообще ничего не получу.

Испуганная неожиданным замечанием, миссис Дэвилоу ответила после минутного размышления:

– Нет, дорогая, кое-что ты получишь. Сэр Хьюго знает о завещании все.

– Это ничего не решает, – резко возразила Гвендолин.

– Напротив, дорогая. Сэр Хьюго сказал, что ты получишь две тысячи фунтов в год и дом в Гэдсмере.

– То, что я получу, зависит от того, что я приму, – ответила Гвендолин. – Вы с дядей не должны пытаться навязать мне свое мнение. Ради твоего счастья я сделаю все, что смогу, но только не лезьте в мои отношения с мужем. Тебе достаточно восьмисот фунтов в год?

– Более чем достаточно, дорогая. Совершенно необязательно давать так много. – Миссис Дэвилоу помолчала и спросила: – Тебе известно, кому предназначены поместья и остальные деньги?

– Да, – ответила Гвендолин и взмахнула рукой, показывая, что не желает говорить на эту тему. – Мне известно все. Решение абсолютно правильное; больше об этом не упоминай.

Матушка молча отвела взгляд, погруженная в размышления. Какое отчаяние, должно быть, пережила дочь и сколько страданий ей предстоит вынести в одиночестве молчания! Гвендолин наблюдая за матерью и слегка сожалея о собственной категоричности, попросила: