Даниэль Деронда

– Успокойся, Майра, и поведай все по порядку.

Она ощутила родственное тепло и уже через несколько минут подробно рассказала, что произошло.

– Он не придет завтра, – заключил Мордекай, когда сестра умолкла.

Ни один из них не признался другому, о чем думает: скорее всего отец снова подкараулит Майру на улице и попросит еще денег.

Глава VI

Возвращаясь на родину, Деронда чувствовал себя другим человеком. Когда он отправлялся в Геную, то не представлял, каким образом воплотятся его сокровенные мечты и стремления. Вернулся же он, обладая чем-то вроде хартии, дарующей то самое наследственное право, к которому тайно стремилось честолюбие. Он привез с собой нечто большее, чем свобода: осознание, что с радостью принятые обязательства заставляют его следовать именно туда, куда тайно манило сердце, – даже если ничто не предвещало удовлетворения заветного желания. С того часа, как он покинул дом в Челси после спасения Майры от смерти, молодая еврейка заняла в душе Даниэля особое место, лишив притягательности другой образ и контрастно подчеркнув его отрицательные черты. Печальная участь бедной Гвендолин заключалась в том, что ее страстное доверие к Деронде возбуждало в его душе неподдельную жалость, в то время как нежность и любовь незамутненным потоком устремлялись к другому человеку. Больше того, после переезда Майры к брату эта любовь только усилилась. Чистый образ неизменно присутствовал в мыслях Даниэля, заставляя держаться в стороне от поступков, способных разочаровать Мордекая. Однако Деронда воспринимал это чувство так, как мы воспринимаем страстное желание, которое проще заглушить другими мыслями, чем признаться в нем даже самому себе, и только в разговоре с матерью он впервые открыто сказал, что любит молодую еврейку. Да, именно мать заставила Даниэля открыто признать любовь – точно так же, как Джозеф Калонимос заставил точно и определенно сформулировать главное дело жизни. Решимость, проявившаяся в Деронде при этой перемене, удивляла даже его самого. Казалось, обретя родословную, вместе с ней он получил новую душу. Отныне мысли и суждения не бродили в лабиринте общих, неопределенных симпатий, а сосредоточивались на одном предмете. Деронда стремился снова оказаться рядом с Мордекаем и Майрой, столь близкими его сердцу, хотя и с горечью полагал, что чувства Майры к нему далеки от любви. Ни один мужчина не рискнет поразить женщину внезапным проявлением чувств, когда она воспринимает его неким подобием лорд-канцлера. Разумнее выбрать более легкий путь.

Стоит ли удивляться, что Деронда не придумал ничего лучше, как прямо с вокзала отправиться в Бромптон, в дом на маленькой площади?

Это было в тот самый день, когда Майра встретила отца. Глубоко тронутый ее горем и своими печальными воспоминаниями, Мордекай сидел неподвижно, не замечая течения времени. Упавшие на пол листки рукописей так и валялись в беспорядке. На камине мерно тикали часы, свет за окном тускнел. Забыв, что пора ужинать, Майра не отходила от брата и, глядя на его болезненное лицо, думала, что так, наверное, он будет выглядеть после того, как душа покинет измученное тело. Мысль, что скоро смерть может лишить ее горячо любимого брата, приходила всякий раз, когда доводилось видеть его осунувшееся лицо. Жизнь снова предстала перед Майрой с повторениями прошлых горестей. За порогом маячила тень живого отца и умершей матери.

Неожиданно дверь открылась, и из коридора донесся знакомый голос:

– Это Даниэль Деронда. Можно войти?

– Входи! Входи! – ответил Мордекай и, светясь от радости, встал.

Он совсем не удивился его появлению, как будто расстался с другом только сегодня утром и ждал его вечернего визита, а вот Майра, покраснев, вскочила с взволнованным ожиданием чего-то плохого.

И все же, стоило Деронде войти, все сомнения сразу отступили, как будто дождь прекратился и вышло солнце. Никакие тучи не могли затмить нежное сияние момента. Протянув руки Майре и Мордекаю, Деронда на миг застыл в торжественном молчании, внимательно глядя на обоих.

– Что-нибудь случилось? – наконец спросил он, заметив озабоченность на их лицах.

– Не станем сейчас обсуждать неприятности, – сказал Мордекай. – Твое лицо сияет радостью, так пусть же радость станет общей.

Они сели, и Деронда многозначительно произнес:

– Вы правы. У меня радость, которая останется с нами навсегда, какие бы неприятности ни произошли. Я не назвал цель своего путешествия за границу, однако теперь имею право сказать: я ездил, чтобы узнать о своем происхождении. И вы оказались правы: в моих жилах действительно течет еврейская кровь.

Мужчины обменялись рукопожатиями, и при этом глаза Мордекая так вспыхнули, что Майре показалось, будто его пронзило электрическим разрядом.

– Мы принадлежим одному народу, – между тем продолжил Деронда. – Наши души обладают единым призванием. Нас не разлучит ни жизнь, ни смерть.

Мордекай громким шепотом произнес на иврите еврейскую молитву: