Пани Ваповская только издали видела короля, но начала хвалить его, на что, несомненно, повлияла дружба мужа с Тенчинскими, которые на дворе были довольно видны, что Зборовских так гневало.
После посещения пани каштеляновой последовали иные, пришёл епископ хелмский, появился Соликовский, а потом верный слуга Рыльский. Каждый из гостей приносил какую-то новость о короле, объявляя, что сделал, где был и какая программа в этот день была составлена.
В замке в этот день из-за срочных дел было совещание панов сенаторов, немым и уставшим свидетелем которого должен был быть Генрих. Эта обязанность для легкомысленного юноши принадлежала к самым тяжёлым.
Не все сенаторы могли и хотели говорить по-латыни, а в этом языке Генрих не был особенно силён; слушания всегда проходили по-польски, а их содержание кто-то по-итальянски или по-французски должен был ему шептать.
Несмотря на усилия показать, что это его очень занимало, король сидел задумчивый, изнурённый, почти дремлющий и, очевидно, такой кислый и хмурый, что даже скрыть этого не старался, потому что это было выше его сил.
Поглядывали на трон, а менее хорошо расположенные к французу улыбались той пытке, которая была одновременно и грустной, и забавной. Всё-таки король должен, однако, сидеть и выдержать до конца.
В сенаторской комнате тем временем, среди наиболее важных совещаний над состоянием страны и более мелких дел, не давало скрыться какое-то движение, которое не имело никакой связи с ними.
Причиной его был неугомонный пан Самуэль Зборовский, который не хотел ждать конца заседаний и резко вызывал Тенчинского, дабы вышел с ним на поединок.
Уведомлённый об этом пан из Тенчина тут же выбежал из комнаты, окружённый приятелями, которые боялись нападения со стороны Зборовского.
Тот уже весь вооружённый, готовый к сражению, кипящий гневом, не сдерживаясь, бежал по коридору, вызывая Тенчинского и обливая его оскорбительными словами, что скрывался перед ним, как трус.
Тенчинский выбежал прямо из комнаты сенаторов к нему в товариществе Ваповского и нескольких других приятелей.
Чуть его увидев, бросился Самуэль, крича:
– Ты меня оскорбил, подсылая своего слугу Янашка, чтобы моё копьё вырвал, я тебе этого не могу простить.
– Все свидетели, что со вчерашнего дня со мной, – ответил спокойно пан Ян из Тенчина, – что не думал вызывать, не хотел оскорблять. Глупый слуга учинил это по собственной наглости.
– Люди видели! Человек твой! Этого достаточно! – кричал Зборовский, не сдерживаясь. – Твоей кровью я должен смыть оскорбление.
– Пане Самуэль, – прервал Ваповский, – не забывайте, что мы в замке, под боком короля, и что тут не место для сражения и ссоры.
– Я ждать не могу! Я откладывать не хочу! Ни на время, ни на место обращать внимания не думаю. Должно быть удовлетворение, – восклицал, всё больше распаляясь, Зборовский.
Другие его напрасно хотели сдержать, он безумствовал.
– Коли так, – спокойно сказал Тенчинский, – хочешь биться со мной, я согласен! Никому не отказывал и тебе не уступлю. Дай мне доспехи надеть и друга для боя поискать. Мне нужно столько времени, чтобы попасть на Подвал домой доспехи на себя надеть. Ты в доспехах, а я нет.
Зборовский постоянно рвался и несколько раз хватался за меч, обнажение которого в замке во время пребывания короля закон карал смертью. Едва его приятели могли сдержать.